думая о том, что волки в конце лета должны быть добродушными. Но вот в отношении беглых солдат и уголовников сомнения оставались. Не зря же вертолеты здесь летают… Он пожалел, что не захватил из машины чего-нибудь увесистого, вроде монтировки.
Брюки и куртка быстро вымокли. Стараясь не стучать зубами, он спросил, не может ли поблизости быть трактора.
– Это такое… лязгающее сооружение?
– Да, л-лязгающее. Хорошо машины вытаскивает.
– Пусть вас это не беспокоит. Машину мы освободим иначе, не так шумно. Знаете, к металлам у меня предубеждение. Мертвые они уж очень. Вы не считаете, что сталь, например, жестока?
– Как может быть жестоким мертвое?
– Оно всегда угрожает живому.
Андрей немного помолчал, стараясь понять, играет ли девушка словами. Потом наугад спросил:
– А бронза?
– Бронза – сплав. В нем есть теплота, отпечаток души.
– У вас художественное восприятие.
– Да нет, иное видение.
Что-то скрывалось за этим абстрактным диалогом. Но от дальнейшего разговора Наташа уклонилась, сославшись на усталость.
– К тому же, – добавила она, – я не совсем уверенно владею идиоматической стороной русского языка. Не успела вжиться.
От этого пояснения Андреево недоумение ничуть не уменьшилось.
* * *
Они выбрались на более открытое место.
Идти стало легче. Но вскоре малозаметная тропинка пересекла поляну и вывела к краю обширного болота.
Захлюпала вода. Упругие стебли хвощей цеплялись за ноги. Досаждал гнус, образец жестокости живого. Наташа звонко пришлепнула очередного мокреца и вздохнула.
– Что, тяжело быть белковым телом? – иронически спросила Марина.
– Да, и больно. Ты на меня сердишься?
– Какой смысл? Что сделано, то – прошлое.
Андрей откашлялся.
– С вами что-то стряслось, лесные феи?
– Стряслось. Очень даже сильно стряслось. По моей оплошности. Марина, можно рассказать?
– Немного позже, Бубо уже на месте. Там все и расскажем. Андрей, вы подождете?
– Да я вообще не уверен, имеют ли ко мне отношение ваши секреты.
– Имеют, имеют.
Андрей пожал плечами.
– Кажется, болото мы миновали.
За болотом начинался молодой еловый лес.
Деревьям было лет по тридцать, ветви висели низко, приходилось нагибаться. Андрей придержал хвойную лапу, пропуская девушек.
Неожиданно фигура шедшей впереди Марины вспыхнула, будто попав в луч прожектора. И тут же пропала. Андрей вздрогнул и выпустил ветку.
– Это еще что?
– Кольцевой поток фотонов. Ничего страшного, – ответила Наташа.
Андрей разозлился.
– Перестаньте морочить мне голову. Кольцевой поток фотонов невозможен.
– Возможен, возможен.
– Это ж какая гравитация должна быть!
– Большая.
– Нас бы тогда раздавило.
– Нет, гравитационные линзы очень маленькие. Они расположены только в точках поворота. Фотоны движутся вообще-то не по кольцу, а по многограннику, понимаете?
– Понимаю. Нет, не понимаю. Кто это сделал? Для чего?
– Да много для чего. Сигнализация, в частности. Пойдемте.
Но Андрей примерз к месту.
– Послушайте, люди такое сделать не могут.
– Верно, – терпеливо согласилась Наташа.
– Ах, вот оно что…
– Да, именно оно. Идемте, нас ждут.
– А если не пойду?
Наташа рассмеялась.
– Спать вам тогда в машине. Голодным.
– И все?
– И все.
Ошеломленный Андрей топтался под развесистой елкой. Перед его лицом то озарялась, то растворялась в темноте качающаяся ветка. Он увидел, как из световой пленки протянулась открытая ладонь и отшатнулся. Послышался смех Марины.
– Дорогой гуманоид, неужели нас нужно бояться?
– Вот уж не знаю!
– Вспомните пословицу Чингисхана.
– Чингисхан сейчас бы помер со страху.
– Не исключено. Образование у него было неважное. Эх, член ученого совета! Решайтесь. Иначе потом всю жизнь не простите себе слабости. Вы хоть догадываетесь, на пороге чего стоите?
– Догадываюсь, – проворчал Андрей. – Умеете находить слабые места, сестрички по разуму…
Он зажмурился и не шагнул, а как-то просунулся вперед.
Свет пробился и сквозь закрытые веки, но других неприятных ощущений не возникло. Он разочаровался и даже заподозрил розыгрыш, тем более что остаток пути прошел абсолютно без приключений.
* * *
Обыкновенный деревенский дом располагался внутри обнесенного жердями двора. Над трубой вился дымок. У калитки стояла старушка в белом платке.
– Ах, девочки, я уж извелась! Все ли благополучно?
– Да. Благодарение Андрею Васильевичу, спасителю нашему. Вот, познакомьтесь.
– Ксения Кирилловна. Очень, очень рада, дорогой вы мой! Знаете, я так боюсь этих ужасных зенитных ракет, а негодник Бубо совсем перестал отвечать на сигналы. Старый он у меня, заряда не хватает, понимаете?
– Понимаю, – солидно ответил Андрей. – Чего ж не понять? Заряда не хватает.
От длинных аристократических пальцев Ксении Кирилловны пахло луком, но Андрей приложился к ним без всяких колебаний. Обладательница столь неистребимого обыкновения подавать ручку для поцелуя имела право бояться многого, включая зенитные ракеты. Одному Всевышнему известно, чего она навидалась на своем веку.
Компания прошла мимо накрытых мешковиной огромных бочек и поднялась на крыльцо.
– Проходите, сударь, проходите, – ласково приглашала хозяйка. – И не тревожьтесь, все здесь вполне вменяемы, включая вас.
Андрей закашлялся. Ему любезно постучали по спине.
* * *
В чистой, блаженно теплой горнице он долго мыл руки и пытался сообразить, что из себя представляет негодник Бубо, чем провинилась трогательная Наташа и какое отношение ко всему этому имеют средства ПВО.
Сухая научная жизнь давно отучила его от веры во всякого рода народных целителей, провидцев, биоэнерготерапевтов, пришельцев и лозоходуев. Он признавал только надежные экспериментальные данные, корректно обработанные статистически и подтвержденные независимой лабораторией. Желательно – не нашей.
Он многократно убеждался в том, что рано или поздно любой чертовщине находится удивительно банальное объяснение. Сыщется оно и в этот раз. Хорошо, что не отступился из-за световых фокусов. И впрямь, было бы стыдно.
– Голубчик, прошу к столу. Пора отужинать да отдохнуть с дороги. Что требовалось, вы уже сделали.
– Спасибо. Девочки, наверное, тоже проголодались?
– Увы, им надо сначала муляжи приготовить.
– Какие муляжи?
– Да копии свои, альтер эго. Латынь-то помните?
– Смутно.
– Не беда, сударь, не беда. Сосуды к утру прочистятся. Глядишь, и память покрепче сделается.
Андрей едва не ляпнул, что против склероза лекарств нет, но вовремя вспомнил о возрасте собеседницы.
– Присаживайтесь, Андрей свет Васильевич. Времени у меня совсем мало осталось. Хочется напоследок с человеком поговорить.
– Что вы, Ксения Кирилловна, времени у вас много, это я вам как врач говорю.
– Смотря где, милостивый государь, смотря где. Здесь, на бренной, – ровно пустячок какой.
Старушка резала хлеб по-деревенски, крупными ломтями. Буханку при этом прижимала к груди. В ней удивительно сочетались простонародные привычки и салонные манеры начала двадцатого века. Человеку, успевшему пожить в СССР, такая смесь о многом говорила. Андрей не мог не почувствовать сострадания к этой частице старой России, чудом перенесшей лихолетье советской власти, а потом еще диковатую реставрацию капитализма. Он не то чтобы перестал замечать странности ее речей, но начал воспринимать их
