рана начала затягиваться, то ли тело обескровело. Вот только если последнее верно, как он полз к амулету, откуда силы брал?
Именно поэтому голова герра Оффельхоффа отправилась на самое дно Аральского моря. Павла лично ее отрезала, умело орудуя стилетом и не обращая внимания на округлившиеся глаза Синицына и Ликмана. Не привыкли еще ребята к тому, что отдел — это не только романтика и дорога в непознанное, это в первую очередь расчет, кровь и преданность выбранному делу.
По-хорошему, ее надо было бы сжечь, но топлива на Барсакельмесе со вчерашнего дня не прибавилось, потому отправилась умная головушка артефактора сначала в мешок, который после был туго-натуго завязан, а затем в воду.
— А что значит «допотопная вода»? — поинтересовался у Павлы Иевлев, опять усевшийся на весла. Правда, греб он в этот раз осторожнее, очень уж лодка была перегружена, того и гляди бортом воду зачерпнет.
— То и значит. — Павла глянула на изможденных топографов, безразлично смотрящих в одном направлении. Увы, но осознание себя самих ни к одному из них не вернулось. — Этот внутренний резервуар находился здесь еще до Великого Потопа, когда гнев божий уничтожил почти все человечество, кроме Ноя и его семьи. Ясно, что это все сказки, товарищ Дарвин всё всем давно объяснил на этот счет. Но немец, которого я убила, он из буржуазной страны, что с него возьмешь.
На самом деле, Павла не сильно верила в то, что говорила, слишком уж многое ей довелось повидать. Да и про допотопную воду она раньше слышала. Сама по себе эта жидкость ничего особенного не представляла, ее даже пить можно, но в руках умелого колдуна или ведьмы, хорошо разбирающихся в тонкостях плетения заклинаний, она была способна превратиться как в благословение, так и проклятие, столько в ней имелось скрытой силы.
— Амулет жалко, — вздохнул Ликман. — Мог бы пригодиться. Трофей, опять же.
— И пистолет, — добавил Синицын. — Хоть буржуи и сволочи, но оружие они делать умеют, это факт.
Все так. «Люгер» немца, которого Павла убила стилетом, быстренько прихватил себе Ликман, а второй пистолет, тот, что упал в мерцающую воду, она Синицыну вытаскивать запретила. Не внушало ей доверия это озерцо, причем ни малейшего. Ладно бы что путное туда упало, но пистолет? Нет, оно того не стоит.
Что же до амулета… Когда Веретенникова отделила голову артефактора от туловища, из драгоценности ударил красный сноп света, воткнувшись прямиком в потолок пещеры. Мало того — мигом вскипела вода, а идолы, стоящие у стен, начали валиться один на другой.
Поняв, что дело плохо, Павла рванулась к выходу, по дороге отвесив пару направляющих по ходу движения пинков замешкавшимся коллегам, и радуясь тому, что Иевлев уже вывел отсюда топографов.
Успели вовремя. Как только перед глазами сотрудников отдела забрезжили серые предутренние сумерки, позади что-то гулко грохнуло, а их спины и затылки осыпало мелкой, но густой пылью. В тот же миг вода в озере загудела так, словно закипела, но секундой позже все стихло. От входа в пещеру, расположенного рядом с водой, который, кстати, вот так запросто и раньше не найти было, теперь вовсе следа не осталось.
Как видно, тесно был связан покойный Оффельхофф с создаваемым им предметом. Не стало его — и умер артефакт, напоенный силой допотопной воды, не удержал влитую в него энергию. Не просто же так этот немец говорил про некое подобие пробки, которым должны были стать души захваченных им представителей власти.
Впрочем — может, оно и хорошо. Есть вещи, которым лучше не являться на белый свет. Что до остального — все вовсе замечательно. Задание выполнено, экспедиция найдена, пусть и в полусознательном состоянии. Значит что? Значит, можно возвращаться в Москву.
Надо будет только пристроить топографов в ближайшую больницу, объяснить местным коллегам, что они ничего не видели и ничего не знают, на самом деле купить колбасы у местного торговца, и еще… Ну да, Коллонтай, конечно, со своей теорией «стакана воды» перегнула палку, и Павла ее не разделяет, но, с другой стороны, этот Иевлев, конечно, очень интересный мужчина.
Так что — почему бы и нет?
— Может, они не знают, что их победили? — недоуменно спросил у напарника Семен Вязовой, с недовольством глазея по сторонам. — И о том, что вообще война шла?
Его можно было понять. Пропыленный «виллис», в котором расположились он, Алексахин, молоденький водитель Саня, а также пара мрачных неразговорчивых «смершевцев», въехал в очередной маленький немецкий городок, которых тут было без счета. И снова та же картина — жизнь в нем идет своим чередом, местные жители безмятежно занимаются своими делами, и нет ни малейших следов войны. Все дома целы, а их обитатели счастливы и довольны жизнью. Разве что только флагов со свастикой нигде не видать, но, если покопаться, скорее всего, и их отыскать можно.
Там, дома, такое было просто невозможно. Война прокатилась по стране пассажиров «виллиса» гигантским огненным колесом, оставляя за собой кладбища, обугленные стволы деревьев, засеянные минами поля и деревни, от которых остались лишь печные трубы.
А тут… Мордатые бюргеры сидят в аккуратненьких пивных, сдувают белоснежную пену с огромных кружек и степенно беседуют о видах на урожай, а их жены мило судачат на углах о том и о сем. Все чистенькие, сытые и довольные жизнью. Настолько, что зла не хватает. Ну да, бюргеры эти не особо молоды все, подростков и мужчин среднего возраста не видать вовсе, но что это меняет?
— Нельзя, — положил руку на плечо Семена, сидевшего рядом с водителем, один из «смершевцев», заметив, что у того аж пальцы, сжимавшие автомат, побелели. — Понимаю, сам бы в этих тварей весь диск разрядил, но — нельзя. Не забывай, это не наша территория, и мы тут не одни.
Сказанное было чистой правдой, за «виллисом» следовал открытый массивный «додж» зеленого цвета, в котором находились представители американской администрации, а именно рыжеволосый долговязый сержант Лири и пара молоденьких солдат.
Собственно, можно было бы обойтись и без них, американцы без особых проблем пошли бы навстречу просьбе союзников позволить паре советских офицеров из военной прокуратуры осуществить розыскные мероприятия в отношении военного преступника Эриха Функе на той территории, что отошла к ним согласно договоренностям. Эйфория единения, так кружившая голову в первые майские дни, ко второй половине месяца изрядно улетучилась, братание на улицах и мотание по городу в любых направлениях не просто прекратилось, а стало почти невозможным, поскольку как грибы после дождя невесть откуда на улицах
