– Пошел, пошел, пошел! – тихо скомандовал Лешага и двинулся вперед. Миха и Тиль – за ним.
Следующий поворот тоннеля открыл посетителям обширный каменный зал, заполненный вооруженными людьми. Не привлекая внимания, Лешага отпрянул за угол. Входить не имело смысла: неизвестно, сколько бойцов сейчас находилось в гарнизоне крепости, но собравшихся в этом укромном месте было никак не меньше семи десятков. Хороший случай, чтобы геройски погибнуть без всякого толку.
«Интересно, о чем думала Лилия, когда сказала, что идти нужно сюда?»
– …Другого шанса не будет, – между тем убеждал присутствующих сухощавый невысокий мужчина, судя по длинному изогнутому кинжалу на поясе, принадлежащий к военному сословию. – Промедление смерти подобно! Сейчас мерзавец Аттила мертв, и вряд ли кто-то из халифов радуется, что Эргез самозванно занял место Пророка. Завтра мы нанесем решительный удар. Это будет только началом общего восстания, и я верю, нас ждет успех. Главное, сегодня не впустить Шерхана, не дать ему занять место в своем главном лагере и собраться с силами.
– Нас еще слишком мало, – возразил кто-то. – Едва ли наберется тысяча бойцов, верных истинному Богу, доброму и милосердному, спасшему все живое от гибели в раскаленной лаве.
– Ничего, будут и другие. Важен пример и первая сокрушительная победа. Сейчас Шерхан у реки схлестнется с Арсланом и как следует потреплет матерого льва, но и сам потеряет много людей. Так что сюда придут лишь жалкие остатки его гвардии. Мы впустим их в ущелье и затянем огненную петлю. Он не сомневается в преданности гарнизона и тем вернее попадет в капкан.
– А если нет? Шерхан осторожен, у него тонкое чутье.
– Будь оно даже тоньше осиного жала, что с того? Крепость неприступна, никто не сможет войти в нее.
– Арслан когда-то вошел, – напомнил бородач с саблей у бедра.
– К чему уроки, если на них не учиться? – усмехнулся вожак, чуть обнажив, а затем со звоном вернув в ножны кинжал. – Мы сделали все, чтобы не повторить былую ошибку. Если Шерхан или даже сам Арслан войдут сюда, то никогда не выйдут. Для них обоих наступит последний день, и это будет первый день нашего освобождения!
– Кто же поведет нас, Мартан? Ты?
– Разве кто-то здесь сомневается в моей храбрости?
– Ты всего лишь сотенный командир, хоть и комендант этой крепости. Кто знает о тебе за Хребтом? Кто поднимет оружие, услышав твое имя?
– Я лично убью Шерхана, и тогда всякий пойдет за мной.
– Нет! – Голос, раздавшийся вдруг на пороге тайного убежища, зазвучал под сводами зала резко и уверенно. Так хозяин разговаривает с провинившимся служителем. – Ты не сделаешь этого, и никто не сделает!
Лешага поморщился и сжал кулаки. Из-за его спины, выскользнув, подобно воде из раскрытой ладони, вышел Тиль Песнопевец. В подземном зале загомонили, обернувшись на голос.
– Кто здесь не знает меня? Я – Атиль аш-Шариф, сын Шерхана.
Лешага вздохнул и вскинул автомат, готовясь отстреливать наиболее резвых, затем кивнул Бурому. Тот опустился на колено, в любую секунду готовый поддержать огнем побратима, и начал выцеливать первую жертву.
– Ты не тронешь моего отца, Мартан, сын Убайа! Я запрещаю тебе!
Собравшиеся на тайную сходку командиры, сами не ведая отчего, расступились, давая дорогу изгнанному сыну повелителя и его крохотной свите.
– Атиль?! – будто не веря глазам и ушам, переспросил тот, кого здесь величали Мартаном. – Откуда ты здесь?
– Ты сказал, что войти сюда невозможно, но волею его, – указывая на вырубленного, точно выросшего из скалы, ушастого каменного идола, звучным, хорошо поставленным голосом ответил Песнопевец, – я и мои люди здесь. И я запрещаю тебе злоумышлять против моего отца. Я сам разберусь с ним.
– Ты? – удивился комендант, невольно отступая на шаг перед внезапной мощью в голосе невесть откуда взявшегося наследника горной страны.
– Да, Мартан, ты не ослышался. Я сам разберусь с Шерханом! – В тоне сочинителя сладкозвучных баллад звучала колокольная бронза. – Я вернулся к своему народу в час, когда стал нужен ему. Глас непокорных призвал меня издалека. Призвал, не спрашивая моего желания. Призвал, чтобы кровь покорителя Крыши Мира стала и кровью освободителя нашей земли.
Послышался шорох парадных одежд, стук ножен и прикладов о камни пола: офицеры, заполнившие подземный зал тайных собраний, один за другим преклонили колено, выражая покорность вождю повстанцев.
– Леха, – Бурый тронул Лешагу за плечо, – чего это они? Вот он сейчас о чем говорил?
Тимур падал в черную вращающуюся бездну. Вокруг то и дело со свистом проносились хвостатые звезды, раскачивая и без того распадающуюся спираль мироздания. Он не мог понять, где его руки и ноги, да что там, не мог сосчитать, сколько у него этих рук и ног. Они то и дело оказывались у него перед глазами, пальцы удлинялись и шевелились, точно щупальца морских гадов. Обваренное лицо Тимура пылало от боли, точно кто-то содрал кожу со щек, и поэтому «караванщик» пытался отстраниться от тянущихся к ожогу извивающихся пальцев. Но именно эта боль не давала ему окончательно впасть в забытье, отдать сознание пляшущей вокруг безглазой Смерти. Та щерилась в глумливой усмешке и отстукивала костлявыми пальцами бешеный ритм в висках.
«Так будет всегда, – огненными вихрями кружилось в голове. – Теперь так будет всегда. А потом «всегда» закончится, и я вместе с ним. И поделом: я не исполнил волю наследника Пророка, оказался слаб и глуп, и в наказание Предвечный оставил меня влачить никчемную вечность, прозябая на границе миров. Я проклят и стану до скончания времен бродить среди болот унылым зеленым огоньком, заманивая путников в трясину. Буду топить их, чтобы согреться живым теплом. Но даже и путников здесь нет и никогда не будет. Я проклят, проклят!» Резкая боль оборвала беснующуюся круговерть мыслей и бессвязных образов, что-то раз за разом долбило его в лоб, неспешно, методично. «Вот и новая кара вдобавок к прежней. А сколько их еще будет?» – подумал Тимур, но тут же почувствовал, как ресницы его дернулись и глаза приоткрылись. Мир продолжал кружиться, далекие верхушки сосен водили хоровод, все ускоряясь и наваливаясь, чтобы раздавить существо, опрометчиво цепляющееся за никчемную жизнь.
Тимур попытался двинуться, но едва шелохнулся, над ним захлопали птичьи крылья. Голубь с золотой нитью взмыл над распластанным телом и уселся прямо на грудь. «Пророк дает мне еще один шанс!» – сквозь боль осознал Тимур, со слезами радости глядя на птицу доброй вести. Он попытался немного приподняться, но снова рухнул. Птица вспорхнула и уселась ему на руку, будто сама подставляя кожаный чехольчик с посланием под онемевшие пальцы. «Благодарю тебя, Несущий Свет Истины!» – прошептал он, нащупывая бумажный свиток. Он вновь закрыл глаза, с силой зажмурил их, стараясь унять пустившийся в пляс мир. Тот не остановился, но изрядно замедлил бег. Обожженные кипятком лицо и глотка, будто радуясь возвращению сознания, немедленно заявили о себе нестерпимой болью.
