отрезвляющего спича прижалась ко мне и разрыдалась, так что пришлось вести ее к себе за столик и успокаивать. Тут же набежали «заинтересованные» лица, коими являлись наши девушки, начал наворачивать круги у столика и не на шутку разволновавшийся Федя Гогенцоллерн.
Девушек пришлось шугануть, Фрица тоже, а все свое внимание сосредоточить на выслушивании жалоб Елены на ее тяжелую жизнь, ставшую таковой после появления на их курсе некоего курсанта Алексея Романова. Бессвязный поток откровений Панцулаи стал иссякать только после того, как к нам подсела Соня Ольденбургская. Елена как-то сразу успокоилась и даже коротенько поделилась с норвежкой своими горестями, не забыв упомянуть и мою роль в произошедшем.
— Алексей, — Соня смотрела на меня смеющимися глазами, — ты иди танцуй, а мы с Еленой пообщаемся…
— Исчезаю, — поднялся с дивана я и кивнул, изображая благодарность.
И тут же попал в цепкие лапы младшего Гогенцоллерна:
— Алекс, ну как? — схватил он меня за предплечье.
Одного взгляда хватило, чтобы немецкий принц убрал руку.
— Извини, родственник, я весь на нервах! Что там с Еленой?
— Я тебя предупреждал, что твой подарок — это слишком? — хмурился я. — Предупреждал. Но ты меня не послушал. И теперь мне, а не тебе, приходится выслушивать целые потоки бабского нытья про растоптанную репутацию и будущие печальные последствия этого прискорбного факта. Фердинанд, ты не находишь, что это уже слишком?
На младшего Гогенцоллерна было жалко смотреть — выражение его лица менялось каждую секунду, он не знал, куда девать руки! Прав был родитель — влюбленный молодой человек с чувством вины являлся отличным материалом для использования.
На хер совесть и родственные чувства — немцы с англичанами положили на эти чувства болт и заставили испанцев напасть на тебя и на твоих друзей на Ибице! И пусть это тупое нападение походило больше на провокацию для поддержания шумихи в прессе, чем на попытку реально причинить нам вред. Все равно!
— Алекс, дорогой родственник! — Фриц смотрел на меня умоляюще. — Только ты способен меня спасти! Елена отказалась от подарка и заявила, что больше не хочет меня знать! Что мне делать?
«Снимать штаны и бегать!» — именно это мне и хотелось ответить Гогенцоллерну после перевода этой фразы на русский, но воспитание и «врожденные дипломатические способности», отмеченные прошаренными в этих делах родичами, заставили ответить другое:
— Ждать, когда Елена успокоится, Фриц, — буркнул я. — Мне вообще пришлось отговаривать ее от возвращения в Москву.
— Да-да, она мне то же самое говорила…
— Еле уговорил, — бросил я. — Но от твоего подарка отговорить отказаться пока не получилось.
— Алекс! — немецкий принц заламывал руки. — Вся надежда на тебя! Прошу!..
— Сделаю все, что смогу, — кивнул я. — Только ради тебя!
— Конечно-конечно!
— И давай уже не будем портить нашим токсичным поведением вечер остальным нашим друзьям, Фриц. Не переживай — твой вопрос на контроле…
С Соней нормально получилось пообщаться только после четырех часов утра:
— Спрашивать, что там с Еленой, не буду, — улыбался я, — знаю, что все в порядке. Хочешь со спасенным тобой Баюном утром искупаться?
— Утром? — прищурилась девушка. — Уже утро. Ты предлагаешь в Ниццу сразу после клуба поехать?
— Учитывая, что все присутствующие сговорились вылетать в Париж в два, времени выспаться достаточно. А Баюна мне привезут в Монако по звонку. Как тебе одиннадцать утра на нашем пляже?
— Принимается, — кивнула Соня. — А меня это дикое и необузданное животное к себе подпустит?
— Подпустит. И будет почитать за хозяйку.
— Алексей, как это романтично!
— Что именно? Свидание в одиннадцать утра или дикое и необузданное животное?
— Все сразу!..
* * *
Король Италии с наследником с нескрываемым волнением дождались возвращения принцев из ночного клуба.
— Рассказывайте! — потребовал король у внуков, когда те наконец появились в апартаментах.
— Все прошло по классике, как и принято в подобных случаях, — вздыхал Умберто-младший. — Сначала разговоры ни о чем, потом конкретные претензии и напоследок ультиматум.
— Что за конкретные претензии?
— Наши отношения с Ватиканом. Деда, отец, — Умберто нахмурился. — Романовы точно знают о том липовом дипломате, которого ты подсунул Джузи в Москве.
— Ясно. А что насчет ультиматума?
— Алексей конкретно так нас предупредил, чтобы мы не участвовали в кознях Ватикана в отношении Романовых. Одним словом, — принц криво улыбнулся, — никуда не лезем, ни во что не вмешиваемся, и будет нам счастье!
Внуки давно ушли спать, а король со старшим сыном продолжали сидеть молча в гостиной.
— Отец, ты тоже считаешь, что нам рано расслабляться? — спросил наконец наследник.
— Романовы действуют стандартно, но крайне эффективно — они все-таки заставили нас занервничать, — буркнул король. — И мы вынужденно повелись на эту провокацию. Уверен, русские нанесут главный удар чуть позже — не в их традициях всепрощение. Но пусть хоть внуки какое-то время побудут в счастливом неведении. Тем больнее и поучительнее будет им тот урок, который преподадут нам Романовы.
— Отец, ты чего несешь? — вскочил с дивана наследник. — Вопрос стоит о выживании рода Медичи!
— Ничего Романовы нам не сделают, — отмахнулся король. — Это не в их интересах. А вот денег и прочих преференций они с нас в обмен на жизнь стрясут немерено…
* * *
Будильник, разбудивший меня в десять утра мелодией из «Бременских музыкантов», заставил возненавидеть всю «немецкую» музыку во всех ее самых затейливых проявлениях! «Солнце взойдет!» — вещал оптимистично динамик, а я чувствовал, что сил на поднятие конкретно моей тушки из койки не осталось совсем! Слава богу, оба моих брата от сработавшего будильника лишь перевернулись на своих кроватях и накрылись одеялами — они собирались вставать лишь в полдень, — иначе бы и так мое хреновое состояние усугубилось от их законных претензий.
Душ я проигнорировал, только почистил зубы — после купания в море все равно следовало ополоснуться — и, набрав Аскольда Запашного и Соню Ольденбургскую, спустился на первый этаж нашего номера.
— Алексей, — встретила вялого меня находящаяся уже «при полном параде» царственная бабуля, — кофе тебе приготовить?
— Бабушка, спасительница, из твоих рук хоть чашу с ядом! — выдал я и упал в кресло.
— Что, ночка была еще та? — хмыкнула старушка. — А где
