ним заволновались, но Колдун не отводил взгляда от пламени.
Он увидел порождений Собачьего Бога, напавших на песчаного зверя с раздвоенным хвостом. Накинувшись, они безжалостно рвали его тело, а потом пламя вспыхнуло ярче, поглощая их всех, не дав разглядеть итог боя. В следующем видении Колдун узрел, как ша обернулся соколом, а потом стал и тем, и другим вместе.
– Жив?.. – хрипло спросил маг, подавшись вперёд, едва не нырнув в огонь.
Алтарное пламя показало ему бурю, из которой проступал рельеф – Колдун хорошо его знал. Но прежде, чем прервать ритуал и подтвердить свою догадку, он тихо спросил:
– А что девица? Избраннице Собачьего Бога эти твари не причинили бы вреда…
Языки пламени обрисовали фигуру женщины, вскинувшей руки в древнем жесте защиты, но в тот же миг какой-то звук за спиной отвлёк Колдуна, и он обернулся.
Один из щенят ша, отбившись от общей стайки, вошёл в святилище и теперь тоскливо заунывно попискивал, растерянно сидя в центре зала на смешно раскинутых толстых лапках. Оба взрослых зверя не спешили к нему, а он всё звал, звал своего защитника.
Со вздохом маг поднялся с колен, вынужденно прерывая видение, и быстро подошёл к щенку, взял его на руки, прижал к груди. Тот мгновенно успокоился, несколько раз лизнул ладони Колдуна и внимательно уставился на него маленькими угольками глаз.
И тогда маг понял, что сейчас держит ответ Сатеха в своих руках.
– Не может быть!.. – восхищённо выдохнул Колдун и обернулся к алтарю – пламя горело уже ровно, – потом обратно к щенку. – Она… они… – не договорив, он рассмеялся и поднял щенка на руках к потолку.
Детёныш уже не проявлял страха, только доверчиво крутил раздвоенным хвостом.
Вместе с щенком Колдун приблизился к алтарю, преисполненный радости и благодарности поднял взгляд на статую своего Бога. Его душа пела от ликования, которое затмевало сейчас даже тревогу за тех двоих, кого он должен был каким-то образом спасти.
Испив первые глотки опьяняющей радости, маг, не выпуская детёныша из рук, покинул святилище. Уже вся стая сопровождала его: остальные щенки спешили за ним, расталкивая друг друга, несмотря на грозные взрыкивания матери.
На стенах этих залов была запечатлена та часть истории, которую жителям Империи давно было приказано забыть. Именно её однажды Колдун должен был каким-то образом передать мёртвому царевичу.
Рельеф, отразившийся в пламени, он помнил верно: когда-то Серкат открыла ему смысл этого изображения, местами разрушенного безжалостным временем и враждебными руками, но всё ещё чёткого, и это поразило его.
Поглаживая щенка, Колдун долго смотрел на центральную стену одного из залов, на которой два Божества возлагали на голову Владыки Двойной Венец Обеих Земель.
* * *
Последняя пара дней была посвящена сборам отрядов – до отбытия оставалось немного.
Сегодня Ренэф проснулся в отвратительном настроении – даже сам удивился тому, как погано было на душе без какой бы то ни было причины. Во всяком случае, без новой на то причины – сложностей-то у него хватало и так. Мысли о прибытии в столицу не добавляли ему благодушия, но сейчас, казалось, дело было в чём-то ином. Он никак не мог вспомнить, что же ему снилось, но кажется, что-то малоприятное. Инстинкты говорили о какой-то скрытой угрозе – как во время боя, когда враг норовит нанести удар из засады и ты чуешь это в последний момент.
Умывшись, Ренэф решил присоединиться к своим солдатам за утренней трапезой, и чтобы хоть немного развеяться перед завершающими приготовлениями, отправился с ними на тренировку. На просьбы об аудиенциях он не отвечал, а те, кого он мог назвать друзьями – Никес, Сафар и их супруги, – нашли бы его и на тренировочных боях, если бы возникла нужда. Впрочем, Сафар без Никеса, пожалуй, не придёт – всё ещё робеет.
В тот день Ренэф проиграл один из самых лёгких боёв – как будто не держал оружие с детства, не тратил всё свободное время на шлифовку боевых навыков. Солдат, дравшийся с ним, изумился, а потом испугался, потому что нанёс несильный вроде бы удар царевичу в грудь тренировочным клинком… а Ренэф повалился на колени на песок площадки, точно из лёгких выбило воздух.
Это длилось недолго. Боль ушла так же внезапно, как и пришла, но напомнила ему о неудавшемся покушении Мисры. Совсем как тогда, он будто не в силах был сделать следующий вздох, и разум захлебнулся в инстинктивном ужасе. Но как только сознание прояснилось, Ренэф резко распрямился.
– А ну стоять! – рявкнул он на одного из солдат, побежавшего за целителем, и поднялся – сам, оттолкнув руку своего товарища по тренировочному бою. – Того, кто скажет Тэшену, запрягу в свою колесницу и заставлю тащить до самой столицы. Не шучу.
Воины благоразумно не рискнули испытывать его терпение и старательно сделали вид, что ничего не заметили. Ренэф кивнул солдату, чтоб нападал, и, разумеется, больше не позволил себе проиграть.
Последствий странного состояния вроде бы не было, и царевич по обыкновению решил выкинуть случившееся из головы, как и всё, что считал лишним. Но мысли о смутной угрозе нет-нет, да возвращались к нему.
* * *
После полуденной трапезы с мастеровыми Анирет не вернулась с ними на работы, а направилась в мастерскую, где её ждал учитель. Почему-то сегодня всё валилось из рук, да и сны были странными, тревожными, хотя вроде бы ничто не предвещало беды.
Мастер корил её за рассеянность, сетовал, что сегодня уже хотел перейти к следующему этапу обучения, а она оказалась не готова. Царевна искренне пыталась сосредоточиться, мысленно ругала себя, что никак не может собраться, и не понимала, что за странный недуг приключился с ней. Недуг или предчувствие чего-то страшного?..
Она и сама не поняла, что случилось: в какой-то момент вдруг потемнело перед глазами, и едва не выпала из рук незаконченная статуэтка Тамерской львицы, воинственной ипостаси Золотой, к счастью, вовремя подхваченная мастером. Разум стал лёгким, как в ходе ритуалов или медитаций, и границы пространства вдруг резко раздвинулись.
Она отчётливо увидела перед собой не мастерскую, а усыпальницу, погружённую в мягкий полумрак, разгоняемый золотистым огнём светильника.
Незавершённые рельефы замерцали яркими насыщенными оттенками; потолки цвета глубокого индиго мерцали россыпью золотистых звёзд. Со стен на царевну смотрели Боги и нэферу, члены императорской семьи… и даже она сама.
Она знала это место. Она была там вместе с дядюшкой Хатепером.
Рельефы замелькали перед ней стремительной вереницей.
Вот царица Каис и Император Секенэф держат в любящих руках своего первенца. Вот он овладевает искусством войны и
