ледяную струю. Б-р-р…
– Достаточно, – скомандовал Жихан.
Выйдя на свежий воздух, Карась с наслаждением сплюнул на раскисшую землю, а Искрен вполголоса проворчал: «Одно хорошо – есть перехотелось». Зорка же никак не могла надышаться – казалось, запах гнилья успел пропитать и волосы, и одежду. Перед глазами стоял тяжелый взгляд мертвеца.
За недолгое время, что они провели в хлеву, солнце успело повиснуть над кромкой леса. Свет стал тягуче-золотым, на небо словно плеснули брусничного киселя. Со стороны озера волнами подкатывал холодок.
– Ступай, отец, нам надо поговорить, – спровадив старосту, Жихан обратился к своим. – На ночлег не остаемся, берем овес и едем дальше.
– Почему? – удивился Искрен. – Ну, рехнулся народец от горя, гада этого вонючего на цепь посадил. Но клетка выдержит, я проверял. А местных бояться нечего, старичье да бабы. Может, утешу одну ночью, сделаю доброе дело.
И подмигнул кому-то у Зорки за спиной. Травница обернулась. Давешняя девка в рубахе с понёвой таращилась на воев немигающим взглядом. Мозолистые пальцы теребили косу, перекинутую через плечо. Лично Зорку от увиденного пробрал озноб. А Искрену ничего, понравилось.
– Как я сказал, так и будет. Искрен, пойдешь со мной, поможешь с погрузкой. Карась, здесь карауль. Гляди в оба, не нравится мне эта падаль под боком.
– А я на всякий случай пройду по деревне и осмотрюсь.
– Добро. Но не задерживайся, скоро выходим.
Вои направились к площади у ворот. Зорка последовала дальше, по единственной улице, разделившей Силино пополам. Не удержавшись, оглянулась полюбоваться, как солнце играло на кольчуге сотника, путалось в волосах, остриженных ниже плеч. И тут же на себя разозлилась. Даже щеки от досады порозовели. Ей самой было странно, с чего это она, опытная травница, разменявшая третий десяток и вполне смирившаяся с положением вековухи, начала по-другому смотреть на старшего над отрядом. Глупость какая и ненужная блажь.
Быстро темнело. Ветки деревьев казались нарисованными углем на красном полотне. Травница достала из сумы пузырек, вытащила пробку. Вдохнула запах еловой хвои, запрокинула голову и отхлебнула терпкой, вяжущей в горле настойки. Сумерки отступили, а по телу разлилась будоражащая волна. Теперь она видела самый крошечный росток в огороде. Слышала, как звенит цепями упырь, а рядом с клеткой топчется добросовестный Карась. И как тоненький девичий голосок напевает:
Люли-люли, спи, мой свет,
Никого роднее нет.
Баю-баю, засыпай,
Солнце прячется за край.
Поддавшись порыву, травница двинулась на звук. Пели в доме, стоявшем через три двора от свиноупыриной тюрьмы. Дверь оказалась распахнута настежь. В горнице сидела молодка с распущенными волосами, покачивала люльку, подвешенную к потолку. Мирная картина отчего-то пробудила тревогу. Что-то не так было в движении люльки, слишком легко она болталась туда-сюда.
– Милая, подойди!
Та не сразу, но отозвалась. Встала со скамьи, вышла на крыльцо.
– Принеси молочка, грошик дам!
Ничего не ответив, молодка вернулась в дом, взяла с полки крынку и направилась в сарай.
Зорка шмыгнула в горницу. Первым делом глянула в люльку – так и есть, та была пуста. Или молодая мать недавно потеряла ребенка, или… К обычным запахам деревенской избы – хлеба, томленой капусты, сырой овчины – примешивалась знакомая сладковатая вонь. На столе лежала прикрытая полотенцем краюха. Зорка приподняла уголок и с возросшим беспокойством уставилась на плесень. Похоже, из избы ушел домовой. Там, где он был, хлеб засыхал, оставаясь свежим на вид.
Травница вернулась на крыльцо за миг до хозяйки. С улыбкой приняла крынку, протянула в ответ обещанную монетку. Плата была взята все с тем же обычным для силинцев безразличием.
– Спасибо, милая!
Отойдя на дорогу, Зорка поднесла крынку к лицу. Молоко имело слегка розоватый цвет. Закат успел догореть, а значит, корова доилась с кровью. Что же здесь происходит? Пустота в глазах у людей, бегство домовых, порча еды… В голове у Зорки что-то щелкнуло. Крынка полетела на землю, а сама она бросилась назад со всех ног.
На площади стоял Жихан, нетерпеливо поглядывая на то, как Искрен и Третьяк крепили к седлам мешки с овсом. Надобность таиться отпала. Зорка заорала что было сил:
– Это не просто упырь, а ератник! Убитый колдун! Он слишком долго находился рядом с людьми и всех подчинил!
Но было поздно. Солнце блеснуло последним лучом и закатилось за горизонт. Из темноты вырвался вой, подхваченный десятком уродливых ртов. В Силино мчались призванные ератником упыри. А жители деревни, только что вяло топтавшиеся у ворот, разом кинулись на отряд. Большинство с пустыми руками, но очень скоро в толпе замелькали серпы и вилы.
Трое воев выхватили мечи. Искрен и Третьяк оказались удачно прижаты спина к спине. А вот у Жихана позади бесновались кони, напуганные криками упырей. Сотник закрутил серебристую мельницу, положив тех, кто оказался в ближних рядах. Захваченные ератником люди даже не пытались обороняться. Но их было много, и они лезли вперед, двигаясь прыжками, словно сумасшедшие скоморохи.
Времени на то, чтобы залезть в суму и нащупать что-то подходящее, не хватало. Зорка орудовала ножами, рассекая протянутые руки, вспарывая шеи, отбрасывала пинком тех, кто пытался пролезть под ногами других. Она пробивалась к своим, пользуясь силой зелья. Но медленно, слишком медленно! Рабы колдуна напирали со всех сторон, не замечая увечий и ран.
Жихан, одолев первую волну, попытался вскочить на коня. Тот отшатнулся – подобравшийся староста полоснул его по крупу серпом. Да еще какая-то баба с разбегу навалилась на сотника всей своей тушей, утягивая вниз. Блеснуло лезвие, баба свалилась с рассеченным лицом. Но через труп уже перепрыгивала девка в понёве, а за ней – безбородый отрок с дрыном в руках. Меч сотника крутился, резал и колол, не замирая ни на секунду. От крови булат стал темным, как простое железо.
Обострившийся слух подсказал Зорке: упыри достигли лесной опушки. Все будет кончено, едва они прорвутся за частокол. Ударом сапога она отбросила полураздетую девицу. Сунувшемуся следом мужику воткнула лезвие в щеку. На лицо брызнуло теплым. Оглянувшись, выдернула нож и тут же его метнула, угодив в шею старухи, повисшей на руке Третьяка. Расшитый петухами платок пропитался кровью, старуха осела под ноги бойцу.
Кто-то из силинцев притащил подожженный факел и принялся тыкать им в морды коней. Животные испуганно заржали, лошадь Карася встала на дыбы, молотя копытами по воздуху. По двору заметались тени. Лица людей превратились в желто-красные маски с провалами ртов.
Зорка остервенело прокладывала дорогу ножом. Удар – качавшая колыбель молодка схватилась за горло. Тычок голой рукой – кадык белобрысого подростка промялся внутрь. Убивать простых
