Мальчишки заказали себе по большому бокалу лимонного сока и по двойной порции котлет по-киевски с жареной картошкой – и картошка и мясо тут были свежие, не консервированные и не сублимированные, от которых в походе все равно устаешь, сколько бы ни уверяли тебя, что они «идентичны свежим». В ожидании заказа они принялись обсуждать, что делать дальше – до конца увольнения оставалось еще полно времени, собственно, оно фактически только-только началось, – и не сразу заметили, как к стойке подошел и стал делать какие-то покупки, набивая ими большую сумку, их ровесник. И только когда он заказал – видимо, себе – минеральной воды и стал озираться, ища, куда сесть, Ставрос подавился новым предложением насчет дальнейшего отдыха:
– Сторк!
– Че-го?! – Антон завертел головой и уставился на мальчишку с сумкой и минералкой – именно на него смотрел Ставрос. – Иди ты знаешь… – и замолчал, разглядывая мальчишку.
Зеленоглазый, рыжий… таких было достаточно и среди землян во всех концах обеих Империй. Но Антон быстро «кинул линии»[17] на лицо зеленоглазого и даже привстал.
– Е!
Между тем мальчишка – он был одет в рабочий комбинезон Флота, но без знаков различия, эмблем и нашивок – поймал на себе взгляды юнг. На миг опустил голову, кажется, вздохнул тяжело. Потом вскинул подбородок, сделал несколько шагов и сел за их столик – те отодвинулись даже, не сводя с рыжего откровенно враждебных глаз.
– Да, я сторк, – тихо сказал тот по-русски почти без акцента, нагло отпил из своего бокала.
Ставрос свирепо засопел и покраснел – быстро, резко. Антон стиснул зубы и почувствовал, как затекают кулаки. Наверное, он бы ударил… если бы не глаза сторка. В них был странный вызов – беспомощный и горький. И Антон спросил резко:
– Пленный? Тогда чего тут разгуливаешь?!
– Да какой он пленный, у него же сопли под носом висят, – презрительно сказал Ставрос, видимо, решив убить сторка высокомерием. – Небось, из некомбатантов, только какого он не в лагере? Ты как тут оказался, слышишь, ты? – соизволил он обратиться к сторку.
– По своей доброй воле и обоюдному желанию сторон, – огрызнулся сторк и снова отпил из бокала.
Ставрос молниеносным движением поднес к его лицу крепкий, с космическим загаром кулак – остановил в каком-то сантиметре.
– Видишь? Тресну – ты в коридор на жопе выедешь. И все барахло по дороге растеряешь.
– А оно не мое, – криво улыбнулся сторк. – Моего тут только я и остался, да и то кусочком.
Мальчишки переглянулись. Антон спросил негромко:
– Да откуда ты, тебя же добром спрашивают?
– С корвета «Стрела», – ответил тот. – За покупками послали.
Мальчишки снова переглянулись. Ставрос уже спокойней спросил:
– У тебя что, родители за нас, что ли? Беженцы? Так бы и сказал…
Глаза сторка полыхнули:
– Мои родители – не предатели, и сапоги вам целовать… – он вдруг осекся и даже как-то сжался. Но продолжал: – Мои родители мертвы. И две младшие сестры. Их всех убили на Арк-Торе ваши десантники.
Две младшие сестры, подумал Антон. И потупился. Но Ставрос презрительно сказал:
– Врешь ты что-то. Наши десантники в детей никогда не стали бы стрелять.
– Их убили случайно, – сторк отвел глаза, вздохнул. – Отец, мать и я… мы стреляли из дома. Ваши думали, что там военные, и ударили из какой-то большой пушки.
– Ну и сами виноваты, – отрезал Ставрос.
Антон поморщился:
– Ставр, погоди ты… Ну, виноваты, конечно. Но все равно же… – и повернулся к сторку. – Тебя что, наши подобрали?
– Капитан корвета Ярошевский Иван Иванович… меня и младшего брата… – сторк вдруг поставил бокал и, вскочив, повернулся к мальчишкам спиной. Рывком задрал куртку.
Никто не обратил на это внимания – молодой офицер опять что-то пел, вокруг него стояли буквально стеной. А Антон откинулся на стуле. Спина сторка была украшена синими, лиловыми, алыми рубцами – следами зверских постоянных побоев в течение уже долгого времени.
– Это – от него, – тихо сказал сторк, садясь и опуская куртку. – В подарок.
Юнги молчали. Сторк болтал в стакане минералку, потом залпом допил ее, отвернулся куда-то к стене. Антону очень хотелось, чтобы он встал сейчас и ушел. Просто и поскорее. И можно было о нем забыть и пойти дальше гулять. Они заслужили. А сторк – просто сын врагов. Но сторк не уходил, и мальчишка задал вопрос – почти выкрикнул:
– Да почему ты не сбежишь?!
– Да я же не один, сказал ведь… Мы с младшим братишкой. Он нас отдельно держит. Меня просто в каюте, а брата в спальне, в клетке, – лицо сторка передернулось. – Я сперва сразу сказал, что он меня убить может, и все, и ничего я не буду делать. А он тогда… он тогда… он тогда… – сторк скривился, поглотал, переждал боль. – Он младшего подтащил к себе, на колено положил и стал гнуть через него… Говорит: «Вот сейчас я ему позвоночник сломаю, гаденышу, и тогда ты что скажешь?» А он же маленький. Он не понимает еще. Он закричал. Заплакал. И я сразу сломался… В ноги упал… – сторк как будто сам себя резал – медленно и даже с каким-то удовольствием. – И сапоги ему… – выговорить он не смог. – А этот… еще сказал, чтобы я не вздумал с собой что сделать – я-то тогда отмучаюсь, а вот мой брат сполна заплатит… Я раньше читал сэокг… ну, песни про героев, про воинов… Они даже если на их глазах близких убивали, от своего не отступались. Оказывается, по-другому тоже бывает…
– А команда?! Команда что?! – допытывался Антон.
Ставрос молчал, только хмурился все сильней…
– А команда и не знает ничего. Наоборот, хвалят капитана – мол, чужих вражат подобрал и жалеет, при себе держит, вот так… К нему же без вызова никто прийти не может, никто и не видит ничего и не знает. А я вечером лежу и думаю: хоть бы мы оба не проснулись утром. Просто не проснулись, и все. А предки не слышат, далеко, наверное… Или не хотят трусу помогать…
– Какой же ты трус? – хмуро сказал Ставрос.
Сторк медленно повел углом губ:
– Трус… Я знаю. Ладно, брат, ради него… Но я и сам… Кидаюсь сразу выполнять, только чтобы не бил лишний раз. А он все равно бьет. Когда не в спальне, а в каюте и дверь закрыта, брат не слышит, тогда я кричу. Кричишь – не так больно… Еду – миску в угол ставит, на пол. У нас так рабам есть не давали… Или сапоги… в зубах заставляет приносить. А еще… на нитку кусок колбасы привяжет, и я за ним бегаю. Говорит, как кот. А кто такой кот, я не видел ни разу. Животное, да?
– Дома у нас такие живут, – сказал Антон. – Как ваши накъятт, только меньше намного и бескрылые.
– Ну, я так и думал. Еще «спортом занимается» со мной. На беговой дорожке, ерунда такая, тренажер называется. Руки к рукояткам пристегнет и бежать заставляет. Пока падать не начну. А падаю – он через рукоятки током, чтобы вставал. У меня от тока уже рефлекс выработался – ударит, и у меня моча течет. Сама. Когда подошвы в кровь сотру, тогда он отпускает… Или вместо груши для бокса – так? – вешает за руки… – сторк опустил глаза в стол. – Мне уже и не стыдно. Ни гордости не осталось, ни стыда, ничего… Я раньше мечтал на войне героем стать, героем Сторкада. А сейчас только думаю – уснуть бы и навсегда. Только чтобы с братом… Правда, предки нас не узнают. И мы провалимся в ледяное озеро, где туман кружит всех, кто умер, как трус, а в воде – битый лед. Ну и пусть уж. Я младшего на руках понесу. Говорят, там все-таки можно выбраться на берега… Только вот отца я не увижу уже никогда – он умер, как воин, ушел в Палаты Мужей, а я умру в рабстве… – Сторк выпрямился отчаянно, его глаза сверкнули, он шепотом вскрикнул: – Я – в рабстве! Даг Ульво кен ло Ульво ап мит… – его голос сорвался и упал, он опять сгорбился. – А утром все равно просыпаюсь – и все заново…
