Вокруг царя деловито сновали лекари. Один из них омывал затылок Филиппа. Я видел, что полотно окровавлено. Другой растирал какую-то мазь в мелкой плошке. Разогретая огоньком свечи, она пахла камфорой.
– Вина. – Царь впервые заговорил громко после падения. – Еще вина.
Глаза девушки зажглись. Она облегченно вздохнула. Ей не могло быть больше тринадцати или четырнадцати.
Через несколько мгновений я увидел, что к хижине приближается небольшое шествие. Впереди выступал полководец, которого посылал Филипп, крупный, коренастый мужчина с жестким лицом, борода которого казалась еще чернее, чем у самого царя. Полководец был кривоног, звали его Антипатром. Но об этом я узнал потом. Возле него шествовал Александр, побледневший от гнева или чего-то другого, глаза царевича все еще пылали. За ним вышагивали с полдюжины молодцов, избранных им Соратников. Все они были чисто выбриты, как и сам Александр, поэтому казались моложе своих лет.
Соратники остановились в дверях. Александр прошел внутрь, за ним последовал Антипатр.
Царевич отправился прямо к отцу.
– Слава богам! Ты жив!
Филипп криво усмехнулся.
– Мой череп оказался прочнее, чем они рассчитывали.
Если передо мной и в самом деле были отец и сын, то они совсем не походили друг на друга. Рядом со смуглым и темноволосым Филиппом, лицо которого покрывала щетинистая борода, а толстые руки заросли шерстью и были покрыты белыми шрамами, Александр сиял чистым золотом волос, белой кожей, глаза его блестели. Я припомнил одного из своих прежних знакомых. Я называл его Золотым; по неизвестным мне причинам смутное воспоминание заставило меня поежиться.
– Я еще узнаю, кто в ответе за это, – мрачно бросил Александр.
Но Филипп махнул рукой:
– Мы и так знаем это: Афины, Демосфен или кто-то из его друзей.
– Они подкупили аргивян. Я повешу всех.
– Нет, – сказал Филипп. – Только тех, у кого в руках было оружие. Остальные не имеют к этому никакого отношения.
– Откуда ты можешь знать? Позволь мне заставить их рассказать истину.
– Истину? – Лицо Филиппа искривила сардоническая усмешка. – Посади любого ногами в огонь, и услышишь от него именно то, что хочешь. Разве это истина? Разве этому тебя учил Аристотель?
Прежде чем Александр успел ответить, заговорил Парменион:
– Этот человек спас твою жизнь. – Он указал на меня.
Филипп посмотрел на меня единственным целым глазом.
– Когда царь лежал и его собирались убить, он пробился через аргивян и вырвал копье у убийцы.
Филипп нахмурился, пытаясь что-то припомнить, и наконец сказал:
– Орион, так, кажется?
– Да, господин, – отвечал я.
Он подозвал меня к себе:
– В каком ты сейчас отряде?
– В фаланге Никоса, господин.
– Никоса? Хорошо. Но раз ты отлично послужил мне, теперь будешь состоять в моей личной охране. Скажешь, чтобы тебя одели как надо. Антипатр, покажи ему, где разместились мои телохранители.
Антипатр коротко кивнул.
– Пойдем со мной, – сказал он.
Он вывел меня за пределы хижины.
– Ты скиф, да? Значит, умеешь ездить верхом, – сказал он.
– Выходит, что так.
Он кисло посмотрел на меня:
– Что ж, тебе это пригодится.
Так я стал одним из телохранителей Филиппа. Новые мои сотоварищи, царские телохранители, почти все были македонцами. В основном это были отпрыски древних и благородных семейств, хотя среди них имелись несколько чужеземцев, подобных мне. Я быстро узнал, что македонская знать учится ездить верхом прежде, чем ходить. Во всяком случае, так говорили, но оснований для сомнений у меня не было; они и в самом деле словно родились в седле. Все первое утро я потратил, приглядываясь к тому, как другие седлают своих могучих коней и скачут галопом по голой земле к месту ристалищ.
Солнце еще только ползло к зениту, а я уже знал все, что мне было нужно. При езде без седла и стремян приходилось тесно стискивать коленями бока лошади и держать поводья в левой руке, чтобы освободить правую для копья или меча. В общем-то нехитрое дело. Я сказал коноводу, ведавшему загонами, что готов сесть в седло. Тот вывел солового жеребца. Тем временем несколько других телохранителей подошли, чтобы посмотреть, как я справлюсь с конем. Я вскочил на спину жеребца и коленями послал его вперед. Однако у коня были собственные планы на сегодняшний день. Он начал отчаянно брыкаться, крутиться, вертеться, пытаясь сбросить меня со спины. Воины, заходясь хохотом, хлопали себя по ляжкам; я должен был показать, на что способен, и для этого мне явно предоставили животное самого скверного нрава.
Я припал к шее коня и, схватив его за гриву, сказал:
– Ты не сможешь стряхнуть меня, дикий. Мы с тобой теперь пара.
Я держался, напрягая до предела все мышцы. После нескольких минут яростной борьбы конь успокоился и побежал рысью, потом остановился, фыркая и тяжело вздымая боками. Я дал ему отдохнуть несколько мгновений, а потом послал вперед ударом пяток. Мы полетели как ветер к далеким холмам. Там я повернул его назад, и мы вернулись к загону, где с открытыми ртами стояли сошедшие на потеху воины.
– Хороший конь, – сказал я. – Как его зовут?
– Гром, – отвечал один из македонцев, почти осунувшийся от разочарования, когда я спрыгнул на землю.
– Он мне нравится, – сказал я.
На выдубленном непогодой лице коновода появилось выражение недоверия, смешанного с удивлением. Он качнул головой.
– Не видел ничего подобного с тех пор, как маленький царь укротил Быкоглава.[3]
Маленьким царем звали Александра, это я уже знал.
– Ну раз он тебе понравился, – сказал начальник телохранителей Павсаний, – бери, конь твой.
Я поблагодарил и повел Грома к рабам, которые обтирали коней после упражнений.
Осада Перинфа закончилась через несколько недель. Укрывшийся за стенами город так и не покорился Филиппу благодаря тому, что жители имели возможность получать припасы с моря. Царь отдал приказ сворачивать лагерь и возвращаться в Пеллу, свою столицу.
– Не понимаю, – сказал я Павсанию, высокородному македонцу, начальнику царских телохранителей, – почему мы уходим, так и не попытавшись взять город, если нас никто не гонит силой?
Ехавший рядом со мной Павсаний отвечал коротким горьким смешком.
Он был рожден в знатной семье. Однако в нем чувствовалось нечто темное и болезненное. Воины посмеивались у него за спиной, но я не понимал их шуток, так или иначе касавшихся мальчишек-конюших и пьянства.
– Не обязательно брать город штурмом или морить голодом его жителей, – бросил он. – Наш царь знает тысячу способов, один другого хитрее.
– Но зачем ему понадобился Перинф?
