Тут я подняла взгляд — и он стоял там, в трёх метрах от меня, стоял и смотрел, больше ничего. Не раздумывая, я вскочила и бросилась ему на шею, издавая какие-то невразумительные звуки — смесь икотки, смеха и всхлипываний. Он обнял меня так крепко, что я даже в лицо ему не могла заглянуть, и держал так долго-долго. Но в конце концов ему пришлось разжать объятия, потому что от икота меня совсем замучила — надо было выпить воды.
В тот день мы делали то же, что и всегда: завтракали, охотились, рыбачили и собирали съедобные растения. Разговаривали о знакомых в городе. Обо всякой всячине, но только не о себе самих: его новой жизни в шахте, моих подвигах на арене. Нет, не об этом, только о других вещах.
К тому времени, как мы пришли к той дыре в заборе, которая была ближе всего к Котлу, я уже начала потихоньку верить, что всё ещё может вернуться в прежнее русло, что мы будем вместе, как когда-то. Всю свою добычу я отдала Гейлу — у нас и без того было вдосталь еды. Я сказала ему, что не пойду с ним в Котёл, хотя мне и не терпелось там побывать. Просто мои родные не знали, что я пошла на охоту, и испереживались бы. И вдруг, когда я предложила взять на себя ежедневную проверку капканов и силков, он обхватил моё лицо руками и поцеловал.
Он застал меня врасплох. После всего проведённого с Гейлом времени, сроднившись с его манерой говорить, смеяться или хмуриться, я думала, что изучила его губы досконально. И даже вообразить не могла, с каким жаром они могут прижаться к моим губам. Или как его руки, умеющие так ловко расставлять сложнейшие ловушки, могут оказаться надёжным силком, в который с лёгкостью попалась я сама. Кажется, я издала глухой гортанный стон, а ещё, помнится, сжатыми в кулаки руками уперлась ему в грудь. И тут он отпустил меня и сказал:
— Я просто должен был это сделать. Хотя бы один раз. — И ушёл.
Несмотря на то, что солнце уже садилось, а моя семья, должно быть, места себе не находила от беспокойства, я не пошла домой, а присела под деревом поблизости от ограды. Пыталась разобраться, какие чувства пробудил во мне поцелуй Гейла, было ли мне приятно или не слишком... Но всё, что могла припомнить — это с какой силой его губы прижимались к моим, да ещё запах апельсина, исходивший от его кожи. Не было ни малейшего смысла сравнивать этот поцелуй с многочисленными поцелуями Пита — я так и не разобралась, был ли хоть один из них настоящим. В конце концов, ни к чему не придя, я отправилась домой.
Всю ту неделю я ставила и проверяла ловушки, а мясо приносила Хазелл. Но Гейла увидела не раньше воскресенья. Я приготовила целую речь насчёт того, что ни с одним парнем вступать в отношения не хочу, замуж вообще не собираюсь и прочее в том же духе, но произнести её мне не пришлось. Гейл вёл себя так, будто никакого поцелуя никогда не было.
Может, он ждал, что я ему что-нибудь скажу. Или сама поцелую его. А я тоже вела себя так, будто ничего особенного не произошло. Но ведь произошло же! Гейл перешёл невидимый барьер между нами и тем самым разрушил все мои наивные надежды на возрождение былой чистой дружбы. Но как бы я ни пыталась вести себя как ни в чём не бывало, любой взгляд на его губы напоминал о случившемся.
Всё это моментально проносится в моей голове, пока президент Сноу сверлит меня своими глазами рептилии. Как глупо было с моей стороны надеяться, что Капитолий оставит меня в покое, стоит мне только вернуться домой! Пусть я не догадывалась о возможных беспорядках, но что власти затаили на меня зло — это-то я знала! Вместо того, чтобы действовать с умом, как положено в такой ситуации, я сдуру наломала дров. С точки зрения президента, я плевать хотела на Пита и выставляла напоказ перед всем дистриктом, что предпочитаю компанию Гейла. И тем самым опять дразнила власти, показывая, что не ставлю их ни во что. Доигралась — теперь и Гейл, и вся его семья в опасности, а заодно и мои мама с сестрой, и родные Пита.
— Пожалуйста, не трогайте Гейла, — шепчу я. — Он мне всего лишь друг. Мы уже много лет дружим. Больше между нами ничего нет. К тому же, все думают, что мы родственники.
— Меня заботит только то, как это отразится на твоих отношениях с Питом, а следовательно, какой отклик это вызовет в дистриктах, — отвечает он.
— В поездке всё будет в порядке. Мы будем влюблённой парой, как раньше.
— Как всегда, — уточняет президент.
— Как всегда, — соглашаюсь я.
— Но если ты действительно хочешь предотвратить возмущения, тебе придётся очень-очень постараться. Этот Тур — твоя единственная возможность исправить положение.
— Понимаю. Я всё сделаю. Я смогу убедить все дистрикты, что и в мыслях не держала перечить Капитолию, просто с ума сходила от любви.
Президент Сноу поднимается и вытирает пухлые губы салфеткой:
— Целься выше, если хочешь достичь успеха.
— Как это? — недоумеваю я. — Куда выше?
— Убеди прежде всего меня, — говорит он, отбрасывает салфетку, подбирает свою книгу и направляется к двери. Я стою потупившись и потому вздрагиваю, когда он по-змеиному свистит мне в ухо: — Кстати, о поцелуе нам тоже известно.
И потом слышен только тихий щелчок закрывшейся за ним двери.
Кровью несло... от его дыхания.
«Он что, — думаю, — пьёт её, что ли?» Представляю, что у него в чашке вместо чая — кровь. Президент попивает её маленькими глоточками, обмакивает печеньице в алую жидкость, вынимает — а с него капает...
За окном пробуждается к жизни мотор автомобиля. Звук, по-кошачьи мягкий и тихий, постепенно растворяется вдали. Президент появился и исчез, как тень, — никем не замеченный.
Комната плывёт перед моими глазами, голова кружится, того и гляди грохнусь в обморок. Наклоняюсь вперёд и опираюсь одной рукой о стол. В другой — всё то же печенье, расписанное Питом. Вроде бы на нём была нарисована тигровая лилия, но сейчас от печенья остались только крошки — так сильно я сжала его в кулаке. Я даже не заметила, как раскрошила его — просто мне нужно было за что-то цепляться, когда весь мой мир сошёл с рельсов.
Визит президента Сноу. Дистрикты на грани бунта. Прямая угроза жизни Гейла и, само собой, жизням многих других тоже — все, кого я люблю, приговорены к смерти. И кто знает, кто ещё заплатит за мои глупые выходки? Разве что мне удастся исправить положение вещей в течение Тура Победы: успокоить недовольных, предотвратить беспорядки и усмирить тревоги президента. Вопрос — как? Да очень просто: убедить всю страну, да так, чтобы никто не усомнился, что я до одури влюблена в Пита Мелларка.
«Я не справлюсь, — размышляю я. — Куда мне!» Вот Питер — это да, его все любят, ему ничего не стоит убедить кого угодно в чём угодно. А я... как правило, сижу себе в уголке, помалкиваю. Пусть Пит распинается за двоих. Но ведь не Питу же нужно доказывать свои чувства, а мне!
