Он оживленно расспрашивал меня о моих странствиях, и я проводил почти все время в конторе, не без гордости рассказывая обо всем, что узнал. Хотя время от времени он сбивал мою спесь метким замечанием, чем приводил меня в замешательство, – было ясно, что почти все это ему уже известно.
Однако, когда прошел первый порыв энтузиазма, я понял, что, если отец и слушал меня, он слышал или старался услышать совсем иное в потоке моего красноречия. За интересом, а в том, что это был интерес, я не обманывался, он прятал озабоченность делами, не связанными с моими открытиями. Он не упоминал о кольце из космоса, а мне тоже почему-то не хотелось заводить о нем разговор. Он ни разу не достал эту драгоценную вещицу, чтобы, как бывало раньше, поразмышлять над ней.
Не прошло и четырех дней с момента моего возвращения, как тени, нависшие над домом, сгустились.
На праздники все магазины, и наш в том числе, закрывались. Горожане развлекались с родней и друзьями, собирались то в одном доме, то в другом. Вечером, за столом мать с гордостью говорила о поездке к Дарине, о приглашении совершить развлекательное путешествие по реке с самим консулом на его собственном катере.
Когда она закончила, отец покачал головой и заявил, что остается дома. Возможно, с годами мать стала более уверенной в себе, однако не помню, чтобы она пыталась возражать отцу.
Но на этот раз она взорвалась и заявила, что он может поступать как ему заблагорассудится, а все остальные поедут. Он согласился, и таким образом я оказался на катере в компании людей, казавшихся мне весьма скучными. Мать сияла от удовольствия и лелеяла новые надежды: Фаскил не отходил от племянницы консула, однако, по-моему, эта девица обменивалась улыбками со многими молодыми людьми, и те из них, которые приходились на долю моего брата, были не слишком любезны. Я же сопровождал мать и, возможно, доставил ей некоторое удовольствие тем, что, благодаря моему знанию света, консул выделил меня и спросил пару раз об иных мирах.
По мере того, как катер скользил вниз по реке, во мне росло беспокойство, я постоянно думал об отце и о том, кого он ждет в закрытом магазине. Он намекнул мне, что у него есть веские основания желать, чтобы в этот день дома никого не было и он мог спокойно встретиться с одним человеком.
У нас и раньше бывали посетители, о которых отец не рассказывал, некоторые из них прикрывались темнотой, как плащом, и приходили и уходили, так никому и не показав своего лица. Властям, вероятно, было известно, что он торговал вещами сомнительного происхождения, но никто не пытался выступить против него. У воровской гильдии длинные руки, и она всегда защищает тех, кто служит ей. Возможно, отец откупился от главарей, но можно ли порвать связь с гильдией? Ходят слухи, что нет.
И все же на этот раз что-то в поведении отца смущало меня. Он ждал и одновременно боялся предстоящей встречи. И чем дольше я думал об этом, тем больше мне казалось, что страх, если это можно назвать страхом, преобладал. Очевидно путешествия, как и предполагал отец, обострили во мне чувствительность, которой не обладали другие члены семьи.
Во всяком случае, перед закатом я покинул катер, сказав, что мне надо встретиться с Вондаром: мать не поверила этой отговорке. Я нанял лодку, идущую в порт, и велел перевозчику поторапливаться. Однако река была так забита отдыхающими, что мы еле ползли: я сидел застыв в неудобной позе, сжимая руки и мысленно подгоняя лодку…
Но, высадившись на берег, я снова оказался в людской толпе и стал, еле сдерживая нетерпение, пробираться вперед, за что меня не раз обругали и облили душистой водой. Вход в магазин был по-прежнему заперт, и я прошел через маленький садик к задним дверям.
Не успел я нащупать дверной замок и приложить большой палец к запору, как внезапно мной с новой силой овладела тревога, преследовавшая меня ранее. В комнатах было холодно и темно. Я остановился перед дверью, ведущей в магазин, и прислушался. Если отец все еще разговаривает со своим таинственным посетителем, он не поблагодарит меня, за то, что я ворвусь к ним без спросу. Но оттуда не доносилось ни звука, когда я постучал.
Я толкнул дверь, однако она лишь чуть поддалась, и мне пришлось навалиться на нее плечом, чтобы проложить себе дорогу внутрь. Я услышал скрежет и увидел, что вход забаррикадирован отцовским столом. В отчаянии я нажал сильнее и оказался в совершенно разоренной комнате.
В кресле сидел отец, веревки, поддерживающие его, были пропитаны кровью. Его глаза сверкали от ярости, словно он не желал смириться с тем, что с ним произошло. Но это была ярость мертвого человека. Вокруг все было перевернуто вверх дном, некоторые коробки разбиты в щепки, как будто кто-то выместил на них свою злобу, не найдя того, что искал.
В различных мирах существуют различные верования относительно смерти и того, что наступает за ней. Некоторые из них, вероятно, соответствуют истине. У нас нет никаких доказательств ни за, ни против. Когда я вошел, отец был мертв, зверски убит. Но, возможно, его желание, его потребность отомстить, рассказать обо всем случившемся витала в комнате. Я сразу же нашел, что послужило причиной его смерти.
Пройдя мимо него, я нашел незаметный резной завиток на стене и приложил к нему палец, как он учил меня. Тайник с трудом, но открылся, должно быть, прошло немало времени с тех пор, как его отпирали в последний раз. Я вынул мешочек, нащупал кольцо, вытащил его и протянул отцу, словно он мог увидеть его и убедиться, что оно у меня, и пообещал ему искать то, что он искал, и найти таким образом тех, кто убил его. Кольцо, без всякого сомнения, могло пролить свет на тайну его гибели.
Но это была не последняя утрата, ожидавшая меня на Ангкоре. После того как прибыли представители властей и собравшиеся члены семьи дали свои показания, та, которую я всегда называл своей матерью, повернулась ко мне и быстро, как будто опасалась, что ее прервут, проговорила резким голосом:
– Хозяин всему – Фаскил. Он моя плоть и кровь, наследник моего отца, который владел здесь всем до того, как появился Хайвел Джорн. В этом я готова присягнуть перед консулом.
Я всегда знал, что она больше любит Фаскила, но теперь в ее словах был такой холод, что я растерялся. Она продолжала, и все стало ясно:
– Ты, Мэрдок, всего лишь приемный сын. Но ты должен быть благодарен мне, тебя в этом доме никогда не обижали. И никто не сможет сказать, что это не так.
Приемный сын, один из эмбрионов, отправленных из густонаселенных миров на отдаленные планеты с тем, чтобы сделать популяцию более разнообразной, усыновленный и воспитанный местными жителями.
То, что я был не родным для нее, не слишком меня взволновало. Но я не был сыном Хайвела Джорна – это было ужасно. Мне кажется, она прочитала эту мысль в моих глазах и отпрянула от меня. Но она зря боялась неприятностей, я повернулся и ушел, и больше никогда не возвращался ни в эту комнату, ни в это дом, ни на Ангкор. Я не взял с собой ничего, кроме кольца из космоса, оставленного мне в наследство.
