Это была самая мрачная поездка в его жизни, а, учитывая то, что несколько лет именно этим он и жил, сравнивать явно было с чем. За это время он возил всех от простолюдин до придворных особ и каждый, каким бы тихим, мрачным или высокомерным не казался, нет-нет да развязывал язык. Этот же молчал и молчал так настойчиво, что уже Ойстеин, в конце концов, не выдержал:
— Впервые приехали в провинцию?
Юноша бросил на Ойстеина косой взгляд и, будто нехотя, ответил:
— Это так заметно?
— Едва ли, но в следующий раз посоветовал бы выбрать одеяние попроще.
— Почему?
— Тут народ бедный. Торговля скудная, земледельцам тяжко что-либо в таких условиях выращивать. Многие местные уходят в разбои, не говоря уже о группах варваров или дезертирах…
— Таких, как Вы?
— Что?! — Опешил Ойстеин, а его рука уже готова была выхватить гладий, спрятанный под сидением.
— Дезертир. — С тем же холодным спокойствием повторил юноша. — У Вас знак легиона на запястье, я прав? Вы слишком молоды для ветерана, рубаха Вам явно не в размер, рукава немного не достают и уже давно, поэтому Вы постоянно вытягиваете рукав на левой руке, даже когда он полностью закрывает знак. Это неосознанное действие.
Скрип снега под колесами внезапно сменился стуком копыт о дерево и послышалось журчание реки. Дилижанс пересек деревянный мост и въехал в хвойный лес. Если раньше они ехали по мощеной дороге, то теперь это напоминало скорее широкую тропу с иногда проглядывающейся каменной кладкой.
Юноша до сих пор сохранял холодное спокойствие, что раздражало Ойстеина с каждой секундой все больше.
— Я этим не горжусь, — наконец ответил Ойстеин, — но и стыдиться нечего.
— Значит я прав. Знака, кстати, не видно, но подсознательно Вы боитесь, что его кто-то всё же заметит, вот и дергаете рукав.
— Хороший фокус, — фальшиво посмеялся Ойстеин, — надо будет запомнить.
«— И правда мальчишка наблюдательный и не глупый, стоит отдать должное. — Подумал Ойстеин. — Что ж, мой фокус тебе тоже понравится»
Внезапно дилижанс свернул с дороги и поехал по еле заметной тропе через лес.
— Мы съехали с тропы? — поинтересовался юноша.
— Дорога огибает лес по краю, а здесь можно сократить напрямик. Обычно я так не делаю, но сейчас, боюсь, мы можем не успеть в Речной до заката.
— И что побудило Вас предать свою страну? — всё с тем же холодом спросил юноша.
— Это страна предала меня и я ни дня не сожалел о своем поступке! Кто ты такой, что бы осуждать меня?
— Я ни разу не осуждаю Вас. Мой учитель говорил, что чтобы кого-то осудить, сначала нужно его понять, а понять я Вас не могу.
— Ваш учитель мудрый человек. Мне и моим братьям платили половину того, что должны были. Этот старый маразматик Хоулт не платил людям, что стерегут границы его же провинций! И все бы ничего. Я солдат и меня учили принимать любой удар, но у меня две дочери. После смерти моей жены я остался у них один. Возможно, я и мог бы прокормить их на такое жалование, но у границ то и дело снуют варвары. Если бы меня убили — они бы остались одни. Я не сожалею и не стыжусь. Я просто делаю то, что должен, а там Боги рассудят.
Дилижанс медленно остановился. Ойстеин вынул гладий из-под сидения и обнажил его.
— Не советую сопротивляться, — сказал он. — Выходишь, держишь руки так, что бы мои братья их видели. Меч очень медленно кладешь на землю. Сделаешь все правильно и не пострадаешь.
Юноша всё так же холодно смотрел на Ойстеина, но всё же подчинился.
***
"Многие крепости и цитадели древних орденов все еще стоят на этой земле не тронутыми. Лишь время не обделяет их вниманием" — Пешком по миру: Том 4.
— Я знаю, что ты в сознании, — сказал Ойстеин, продолжая чистить яблоко.
На самом деле не знал, но это уже не имело важности, так как юноша зашевелился. Дочистив яблоко, Ойстеин сдернул с головы парня мешок, сел обратно на свое место и, отрезая тонкие ломти, принялся не спеша есть сочный фрукт. За таким действом он всегда предпочитал заниматься чем-либо отрешенным — это его успокаивало, вселяло уверенность, а уверенность всегда пугала любого, кто перед ним оказывался в таком положении.
Всегда до сего дня. С виду парень был абсолютно спокоен, что тут же выбило Ойстеина из колеи.
«— Он еще не осознал что происходит, — подумал Ойстеин, — или же просто очень хорошо держится. Как же я хочу выбить из этого лица что-то кроме холодного безразличия»
Пока Ойстеин сверлил паренька взглядом, тот, в свою очередь, очень медленно осматривался по сторонам. Оглядел цепи, которыми был прикован к деревянному столбу, наспех собранную клеть, усадьбу в центре раскинувшегося лагеря, горный хребет на востоке, юго-востоке и, наконец, остановил свой взгляд на далеком, высоком замке, который словно отгонял дневной свет от себя, оставаясь тёмным и мрачным.
— Это Данктор, — пояснил Ойстеин, уловив взгляд юноши, — заброшенная цитадель Ордена Черной Крови.
— Хорошее было бы укрытие для вас, — подметил парень, — однако вы предпочитаете палатки, холод и хлипкий частокол.
— Зато подальше от того, что обитает в том замке.
— Неужели ты боишься давно погибшего ордена?
— Не боюсь, но проверять на собственной шкуре что там живет не горю желанием. А ты неплохо держишься для молокососа, однако твое воспитание всё же начинает уступать нервам.
Юноша невероятно фальшиво улыбнулся.
— А я подумал что, после того как ты приложил мне рукоятью по затылку, мы перешли на новый этап отношений, но если тебя это не устраивает, я снова могу обращаться более вежливо.
— Обращайся как хочешь — ты здесь не для светских бесед.
— Твои братья вместе с вашим лидером сейчас, по всей видимости, решают, на сколько поднять выкуп. Так что мне делать с мелкой шестеркой, которую в это время отослали стеречь пленника, как не пытаться вести светские беседы?
Это окончательно выбило Ойстеина из привычного ритма.
— Ты сидишь в вонючей клетке, прикованный как собака, еще и дразнишь меня? Забавно как такой глупец с ослиным упорством пытается убедить самого себя, что он умнее всех. Прочитал пару книг, наслушался историй странствующих рыцарей и уже считает, что знает все, а жизнь… Жизнь вот она. Та жизнь, которую ваша зажравшаяся братия в упор не хочет видеть. Ты приехал сюда в поисках славы, думал, что сможешь обмануть нас, прикидываясь странствующим парнишкой. Знаешь, сколько таких было до тебя? Сколько было тупиц, что подумали, мол справятся без сопровождения своих рыцарей? И все они…
— Трое, — спокойно перебил юноша, — если учитывать меня. Прошу, продолжай.
Ладонь Ойстеина сама собой сжала нож с такой силой, что заболели кости. Он встал с табуретки, подошел, схватил парня за волосы, резко дернул и приставил лезвие к горлу.
— Посмотрим, насколько быстро испарится твоя заносчивость, когда я нарисую ножом на твоем ледяном лице веселую улыбку, — прорычал он и тут же послышался странный скрежет цепей.
— Зачем ты говоришь с ним, Ойстеин? — из-за одной из палаток вышел достаточно высокий и плотный мужчина с черной повязкой на глазе. — Убери нож — он нам живым нужен.
Ойстеин выдохнул, убрал нож, но прежде чем отпустить парня лишь мельком увидел под его рубахой выступающие на шею черные линии на коже.
— Значит Ойстеин, — снова фальшиво улыбнулся парень и обратился к одноглазому, — а ты, видимо, их предводитель. И насколько вырос ваш аппетит?
— Это не твое дело, — фыркнул одноглазый в ответ.
— Точно, — с улыбкой кивнул тот. — Ойстеина тоже не посвятишь? Ах да, ему такое знать не положено.
Ойстеин хотел было ударить парня, но одноглазый его остановил.
— Он специально выводит тебя. Ты ведь не дурак — не ведись. А лучше заткни ему рот и иди отдохни с дороги.
— И не задавай лишних вопросов, — успел вставить юноша, перед тем, как Ойстеин завязал ему рот и накинул мешок на голову.
