Запрет на вмешательство - Макс Алексеевич Глебов

и сейчас… Не будем о грустном. А не знает в этом поезде никто, кроме меня, о том, что меньше чем в паре сотен километров к западу от нашего эшелона немцы бросили в бой свежую пехотную дивизию, и казавшаяся более-менее устойчивой оборона города Гайсин рухнула, похоронив под собой надежду удержать фронт. Восемнадцатый мехкорпус генерал-майора Волоха, несколько дней до этого цементировавший оборону двенадцатой армии, был расчленен на части, понес большие потери и стремительно теряет боеспособность, беспорядочно отходя на восток. Но даже не это самое страшное. На пути дивизии вермахта, взявшей Гайсин, еще хватает войск красной армии, которые хоть и отступают, но оказывают яростное сопротивление, регулярно переходя в контратаки. Гораздо хуже то, что воспользовавшись успехом соседей, первая горно-егерская дивизия генерал-майора Хуберта Ланца сформировала ударную моторизованную группу, которая за один день совершила семидесятикилометровый рывок на юго-восток, оказавшись в глубоком тылу советских войск, и в образовавшийся разрыв начали стремительно втягиваться все новые соединения немецкого сорок девятого корпуса. Оборона советских войск в районе Умани оказалась дезорганизована, и что там на самом деле происходит, никто в руководстве юго-западного фронта толком не знает. И вот в эту-то мясорубку мы и едем, оставаясь в безмятежном неведении относительно того, какая участь ждет нас в ближайшем будущем.

Я чувствовал абсолютное бессилие. Здесь и сейчас от меня ровным счетом ничего не зависело. Никто не будет слушать бредни рядового бойца, даже толком и не бойца еще, а так, зеленого новобранца, не нюхавшего пороху и даже не приписанного ни к какой воинской части.

Я открыл глаза, потянулся, разминая плечи и спину, и встал со своего места. У небольшого окна на удивление никого не было, и я выглянул наружу. Поезд все так же неспешно плелся вперед, демаскируя себя столбом дыма из трубы. На очередном изгибе пути я смог рассмотреть наш эшелон более подробно. На последней станции, где паровоз заправляли водой и углем, кто-то умный или просто достаточно ответственный решил все же не пренебрегать средствами ПВО в прифронтовой зоне и прицепил к поезду платформу с зенитно-пулеметной установкой конструкции Токарева. Стволы счетверенных пулеметов «Максим» образца тридцать первого года смотрели в небо, а над мешками с песком виднелись каски расчета.

Счетверённая зенитная пулемётная установка М4. Ее основа — четыре пулемета конструкции Максима. Разработана коллективом Н. Ф. Токарева в 1928–1931 годах. В мобильном варианте монтировалась на железнодорожных платформах и в кузовах грузовых автомобилей. Калибр 7,62 мм. Применялась для борьбы с воздушными целями на высоте до 1400 м. Успешно использовалась также против пехоты и небронированной техники.

Наличие хотя бы такой защиты от воздушного нападения не могло не радовать, но в ее высокую эффективность я не верил. Жаль, что пулеметная платформа располагалась через четыре вагона от меня — случись что, я даже не успею вовремя предупредить зенитчиков об опасности.

— Что высматриваешь? — рядом вновь оказался Борис.

— Да так, душно стало, решил свежим воздухом подышать.

— Это ты дым от паровоза свежим воздухом называешь? — усмехнулся мой не в меру разговорчивый попутчик, слегка поморщившись.

Ветер регулярно сносил угольный дым на вагоны, и запах действительно нельзя было назвать приятным — неизбежные издержки местных железных дорог. На самом деле это еще цветочки. Вот если бы мы ехали через тоннель…

Легкий зуд за ухом заставил меня насторожиться. Что-то нехорошее и опасное произошло совсем недалеко отсюда, и вычислитель, оставшийся в поврежденной спасательной капсуле, послал мне через один из сателлитов сигнал тревоги. Я подставил лицо набегающему потоку воздуха и прикрыл глаза.

Сейчас я словно бы сам находился на низкой орбите. Безоблачное небо позволяло рассмотреть на земле любую мелкую деталь. Впрочем, аппаратуре научных спутников особых помех не смогла бы создать даже плотная облачность. Я видел наш поезд, продолжающий свой путь на запад, видел все еще ничего не замечающих зенитчиков, а также приближающиеся к нам с юго-запада низколетящие цели, выделенные мерцающими красными рамками.

«Мессершмитты» Bf.109 — две пары, одна чуть выше другой. Идут уверенно, явно зная о нас и не желая раньше времени привлекать к себе внимание ПВО эшелона. До нас им лететь меньше минуты. Пояснительные надписи рядом с маркерами вражеских самолетов подсказывают, что это модификация «Е». Не самая последняя, но зато здесь, на восточном фронте, именно «ешки» немцы используют в качестве истребителей-бомбардировщиков. Самое то, что нужно для атаки на наш поезд.

И что делать? Предупредить никого, кроме соседей по вагону, я точно не успею. Поезду, конечно, уже прямо сейчас следовало бы начать торможение, но он и так плетется не слишком быстро. Тридцать секунд…

— Воздух! — заорал я, отворачиваясь от окна, — Быстро все из вагона!

Я метнулся к двери, откидывая в сторону фиксатор и упираясь в нее плечом. Створка медленно поехала в сторону.

— Ты чего орешь? — удивленно спросил Борис, выглядывая в окно. — Оставь дверь в покое! Там же нет никого!

— Глаза разуй! — злобно огрызнулся я, борясь с дверью, — «Мессеры»! Четыре штуки. С юго-запада заходят!

Длинный паровозный гудок и резкий рывок начавшего тормозить поезда послужили хорошим подтверждением моим словам, но я не стал терять время на продолжение дискуссии, выбрал момент, когда проносящаяся мимо земля показалась мне достаточно ровной, оттолкнулся посильнее и полетел в траву.

Приземлился я довольно удачно. Пару раз перекатился по не слишком каменистому грунту и, кажется, даже синяков себе не наставил. Последовать моему примеру, похоже, никто не торопился, а зря. На каждом вражеском самолете по четыре пулемета калибром под восемь миллиметров, плюс бомбы — по четверть тонны смертоносного груза. Нашему насквозь деревянному поезду хватит за глаза.

Я успел отбежать достаточно далеко и упасть в небольшой овражек, поросший не слишком густым кустарником, когда со стороны головы поезда донеслись первые взрывы и треск пулеметных очередей. Все верно, паровоз — первоочередная цель. Но там мелькнули только два узких силуэта — еще двое зашли с хвоста и сейчас обрабатывали эшелон бомбами и пулеметным огнем. От крыш и стен вагонов веером летели щепки. О том, что происходило внутри, я старался не думать. Помочь погибающим товарищам я не мог ничем. Все, что было в моих силах, я уже сделал.

Первыми на вражескую атаку отреагировали зенитчики и бойцы НКВД,