Юрий Николаевич Бурносов
Лифт
Лифт — это большая фанерная коробка, которая ездит вверх-вниз, а тащит ее специальный стальной трос. Говорят, что этот принцип придумали еще в Древнем Египте. И верно, в Древнем Египте придумали много разного дерьма, которое потом либо пронесли через века, либо забыли.
Одно очевидно: лифт — порождение черных сил. Потому что никто, например, не знает, что в нем находится внутри в то время, когда пустой лифт едет между этажами.
Вы можете привести аналогию со шкафом. Но все не так, нет. Шкаф — это коробка из ДСП, а в ней висят ваши шмотки.
Лифт — не то. Лифт большую часть времени пуст.
Или не пуст?
И откуда и куда он идет?
И что внутри, когда там нет вас? Недаром, наверное, в правилах пользования лифтом запрещено пускать туда маленьких детей без сопровождения родителей.
Не просто так это все, будьте уверены. Не просто так.
«При входе в кабину с ребенком — взрослые люди должны входить первыми, при выходе — ребенка необходимо пропустить вперед». Правильно, потому что ребенок может остаться один в лифте, если двери вдруг закроются. Никогда ведь не знаешь, что на уме у лифта.
А когда ребенок останется в кабине — что с ним случится? И кто там может появиться в отсутствие взрослых?
И еще: «При перевозке на лифте ребенка с коляской необходимо ребенка взять на руки. При перевозке в лифте собак их необходимо держать за ошейник или на руках».
Собаки — они чуют. Они вообще не любят ездить в лифте, как и кошки. Делают это только вместе с нами, и — с большой неохотой.
Дети, кошки и собаки — все, кто не утратил природный нюх на скрытое зло.
1
Я нажал оплавленную кнопку вызова и постоял, слушая поскрипывание в шахте и читая сопутствующие надписи: «Рэп это кал», «Король и Шут», «Лера из 108-й квартиры, я тебя люблю». Лера из сто восьмой квартиры была редкая малолетняя гопница, она яростно дразнила всех соседей с балкона: «Соседка — дура!», «Дядька с пятого этажа — козел!», потому что ее папа был правозащитник и постоянный кандидат в постоянные депутаты. Их, как убогих, никто не трогал, никто на них по-настоящему не обижался. Они еще и питались раздельно… Что взять с людей?
Я думал про дуру Леру, когда двери лифта отворились и изнутри спросили:
– А доедем?
– Доедем, — уверенно сказал я и шагнул внутрь, под желтый свет замызганной пластиковой лампы.
– Шесть человек, — предостерег кто-то. — Застрянем.
– Ребенок! Тут ребенок!
– А он что, не весит ничего, ребенок?
– А вы молчите!
В лифте и в самом деле в нарушение всех правил ехали шестеро. Я, мужик с рукой в гипсе, его жена (или сожительница, или сестра, или теща — хрен их разберет, по возрасту непонятно), еще мужик весьма опасного вида, с синими от татуировок руками, маленький пацан-школьник лет двенадцати и раввин. В любом другом случае я бы удивился, но раввин и в самом деле жил в нашем доме на пятом этаже — купил некогда две смежные квартиры, отгородив вход в свои пенаты. Когда у меня произошел обрыв на телефоне — именно на уровне раввина, на отгороженной территории, телефонные мужики долго не могли застать его дома, а потом с трудом добились разрешения войти. Получая из моих рук мзду за труды, старший телефонный мужик заметил, ничтоже сумняшеся:
– Провод-то тебе жиды перегрызли!
Я промолчал, хотя думал примерно так же.
И вот теперь раввин стоял в кабинке, весь в черном, с пейсами, в широкополой шляпе, с какими-то полотенцами, свисающими по бокам… Его присутствие придавало происходящему оттенок идиотизма, хотя, если бы на его месте был обычный православный поп, к примеру, вряд ли этого идиотизма получилось бы меньше. Поп, пожалуй, даже занял бы больше места, потому что православные попы люди дородные, одетые в рясы, увешанные крестами и цепями…
Лифт сотрясался, за стенками что-то привычно постукивало. В новых кабинах обычно стоит реле — если народу больше, чем положено, вернее, если вес превышен, лифт никуда не поедет, хоть ты головой о стенки бейся. Этот — ехал, хотя и в нарушение инструкций. И, что немаловажно, не застрял, не оборвался, но прибыл по месту назначения.
Куда — это уже другой вопрос.
2
Жизнь нелегка, если вы ездите в лифте. Нет, вы можете соврать разное: типа, познакомились в лифте с девушкой, или что еще, или всякое такое… Я не знаю ни одного человека, который бы так познакомился с девушкой. Это кино. Голливуд, господа. В лифте девушку можно теоретически (снова кино, но бывает, бывает) трахнуть, но познакомиться — никогда. Вот застрять с кучей баб, когда ты едешь домой из пивбара, — это да. Это часто. И начинаешь прыгать, переминаться с ноги на ногу, а потом писаешь в щелку, попросив баб отвернуться. Радует одно: им такое сделать нельзя, если они тоже едут, скажем, из пивбара. Только на пол.
Поэтому девушка в лифте, застрявшем на полчаса, — объект для приставания.
На час — объект секса. Да, бывает такое, я готов противоречить сам себе. Из области сказок, но — бывает.
На два — общие проблемы с мочеиспусканием. Не берем в расчет случаи, когда вы съели в кафе биточки в сметане и салат «оливье». Это ужас, об этом лучше не думать…
На три… На четыре…
Но я отвлекся. Больше, наверное, не буду.
Вероятно, входя в лифт, нужно здороваться с теми, кто уже находится там. Я и поздоровался со всеми, кто набился в кабину: с мужиком с рукой в гипсе, с его женой (или сожительницей, или сестрой, или тещей — хрен их разберет, по возрасту непонятно), и еще с мужиком весьма опасного вида, с синими от татуировок руками, и с маленьким пацаном-школьником лет двенадцати, и с раввином. Более идиотский набор трудно было бы найти, а он случился…
Так вышло.
Я нажал оплавленную кнопку первого этажа, и лифт тронулся.
Собственно, мужику с наколками я был даже благодарен. Именно он стоял у дверей, и именно он, когда лифт приехал и двери открылись, громко сказал:
– Офуеть!
– Вы что… — начала было тетка, но тут же заткнулась, потому что снаружи в кабину брызнули солнечные лучи. Сама кабина стояла, погрузившись чуть выше металлической рейки порожка в желтый мелкий песок — он сыпался сейчас внутрь. Вокруг не было ничего похожего на первый этаж нашей десятиэтажки: ни лестничных пролетов, ни покореженных почтовых ящиков на первом этаже, ни обшитой вагонкой квартирной двери на моем пятом… Солнце, песок и какие-то чахлые бурые растения, совсем засохшие с виду.
– Офуеть, — повторил мужик, и я был ему благодарен, потому что, если бы сам увидел это первым, точно бы тронулся головой.
– Не понял, — сказал гипсовый. — Что это?
