– Однако не выключить ли мне мобильник — от греха подальше?
– Решено. Выключаю.
В этот миг я бросил взгляд на тетку Марину и увидел, что она показывает мне язык. Сморгнул, пригляделся, нет, померещилось: она лежит без движения уже пару часов, или сколько там прошло времени. Хотелось бы думать, что она в обморок откинулась. Но Ильницкий говорит, что она — жмур, а проверять, так ли это, меня не тянет совершенно.
На мгновение мне вдруг представилось, что я тоже умер, что солнце и песок выпили из меня всю жидкость и я лежу теперь, словно мумии в том, втором лифте… И потом кто-нибудь придет, точно так же, как мы с татуированным Славой, и будет трогать нас, обыскивать, а я буду лежать и все чувствовать, не в силах пошевельнуться…
В голове замутилось, я прикрыл глаза, а когда открыл их — было темно, достаточно прохладно, а над головой чернело усыпанное разнокалиберными звездами небо. Вечер. Или ночь…
– Проснулся? — спросил кто-то, услыхав, наверное, как я заворочался. Это был Ильницкий. Он подал мне бутылку с водой, которой уже заметно поубавилось.
– Хлебни спросонья…
– Спасибо, — сказал я, возвращая сосуд. — Что нового?
– Нового? Да вот щас пивка холодненького возьмем, и на футбол.
– Нехорошо шутите, — мертвенным голосом заметил раввин.
– А связи так и нет? — спросил я.
– Нет. Никуда не дозвониться. Да и нам никто больше не звонит, — со злобой сказал Ильницкий. — И радио… Парень крутил-вертел, только шорох стоит. Уснул, так и не поймал ничего. Я на кнопку вызова жал, лифтера опять хотел вызвать — и ведь звенит же! Звенит, падла, где-то! Я уже и на кабину залез, посмотрел, чего там. А там — ни хрена. Куски троса аккуратненько так срезаны, нах, и все. Чума, бля! Вот мне тут Аркадий Борисыч вкручивает про демонов — мол, это их происки. А вокруг, как мы и думали, — ад.
– А где демоны?
– Мало ли… Может, я демон. Может, ты. Может, вон, Борисыч. Или эти вот супруги…
При этих словах я машинально поглядел в угол, где загипсованный Анатолий по-прежнему держал голову тетки Марины на коленях. Внешний вид обоих заметно ухудшился и действительно наводил на мысли о демонах. Муж и жена сильно поусохли и слегка видоизменились, так что мне некстати вспомнились мумии из лифта неподалеку.
И хотя мертвечиной не пахло, я все одно захотел на воздух — поднялся, пока еще плохо ориентируясь в темноте, и тут Ильницкий поймал меня за руку.
– Я с тобой. На пацана не наступи, он поперек двери спит, чтоб не закрылась. Хорошо ему… Не понимает, в какую дрянь мы вляпались…
Мы выбрались на «обочину» кратера, там оказалось посветлее и было не так уж и страшно: пугающая пустыня растворилась во мраке, и стало казаться, что снаружи обычная, только очень темная ночь.
Я расстегнул штаны и постоял, тужась, — ничего не получалось, наверное, организм не хотел расходовать драгоценную жидкость.
– Не ссытся? — понимающе спросил Ильницкий. Я хорошо видел его силуэт, глаза привыкали к темноте. Вот щелкнула зажигалка, осветив на мгновение худое лицо. — Правильно, береги водичку. Мы еще пить ее станем, эту мочу, если дела плохо пойдут. Правда, пить ее вроде как нельзя, в книжках пишут, но что пивши, что не пивши, все равно сдохнешь… А братан мой — пил, им приходилось в Туркменистане. Ладно, я вот что тебе хочу сказать… Слушай сюда.
Он подошел вплотную, так что я чувствовал жар от огонька сигареты и видел, как этот самый огонек отражается в его глазах.
– Слушай сюда, Костян, — повторил он. — Сидеть тут толку никакого нету, согласен? И даже опасно. Все, кто сидел в лифте и рядом с ним, ну ты сам видел, что с ними сделалось…
– Видел, — кивнул я.
– Потому надо валить, нах. Ты мужик вроде толковый, хоть и молодой, с жидом я корешиться не желаю, а жмурам нашим уже ничто не поможет. Зато пацана возьмем обязательно, в случае чего — пригодится.
– Зачем? — не понял я.
– Затем что ни пить, ни жрать у нас нету. А я, как бы тебя это ни удивляло, подыхать не хочу. Много раз мог подохнуть, а не подох. Куча народу хотела, чтоб я подох, а я не подох. Пацана мне жалко, ты не думай, опять же — вдруг выберемся, тогда жив и цел останется…
До меня дошло, и где-то в желудке сразу же распрямилась тошная острая пружина, но я буквально перехватил ее руками у самого горла, потому что рвота — это ненужная потеря жидкости. В пустыне это — смерть.
Ильницкий слышал, как я давлюсь, и даже поддержал за локоть.
– Понял, вижу… А без этого никак, Константин. Не хочешь же ты, как те… Так что пора нам двигать отсюда: ты, я и Андрюха.
Я кивнул, хотя Ильницкий, этого, конечно, видеть не мог. Надо идти. Я очень не хотел умирать, очень не хотел лежать здесь, высохший, твердый, осыпающийся чешуйками мертвой кожи. Я не хотел думать о том, зачем с нами пойдет пацан. В самом деле, здесь ведь он наверняка умрет, он маленький, ему труднее остальных. А так есть шанс…
– Идешь? — спросил Ильницкий. — Если не идешь, лучше молчи, крик не поднимай. Придушу, нах.
– Иду.
– Правильно, Костян. Правильно! — Он похлопал меня по плечу. — Закуришь?
– Не хочу. Жарко, — прохрипел я.
– Теперь слушай дальше, раз мы теперь товарищи. Пока ты валялся в отключке, я по сторонам смотрел. И видал знаешь кого?
– Кого?
– Птиц видал. Птиц, нах. Большие такие летели, черные. Высоко, правда, но это не важно, важно, в какую сторону летели. Я приметил, по кабине по нашей. А птицы летят куда? К воде. Или от воды, но все равно лучше иметь какое-то направление, чем просто по пустыне топать, нах… Согласен?
– Согласен.
– Тогда пошли обратно, тихо будим пацана и валим.
Мы забрали воду и коньяк. Пацана Ильницкий отвел «пописать» и объяснил, что идем, дескать, на разведку. Пацан обрадовался…
Внутри лифта было тихо-тихо, раввин сидел как каменный. И я не рискнул проверить, дышит ли он.
Во всяком случае, когда мы двинулись в ночь, он не сказал ни-че-го.
5
Солнце встало в пять утра с небольшим — слава богу, мой «Романсон» исправно тикал. Мы шли бок о бок — я, Ильницкий, пацан.
– Ты в каком классе-то? — спрашивал Ильницкий.
– В шестом.
– Ну и как оно в школе?
– Нормально! Только мама волнуется сейчас, куда я делся… А все как в книжке, правда?! Раз — и очутились в другом мире.
– В другом мире, думаешь? А если это наш мир, Каракумы какие-нибудь?
– Может быть… — вздохнул пацан. — Тогда мы выйдем к нефтяным вышкам или к чабанам каким-нибудь. Вот было бы здорово!
– Что же, может, и выйдем. — Ильницкий оглянулся на меня.
Я молча ковылял, стараясь думать только о том, что это вон там за кустик, сколько до него шагов, нельзя ли его погрызть, пососать… Кустик оказался обычным, нам такие попадались уже несколько раз: несколько уродливо изломанных веточек, торчащих из песка, без листьев, без капельки сока. Недавно я видел жука. Вернее, маленькую многоногую тварь с жесткими крыльями, сложенными на спине, и угрожающе поднятыми игольчатыми лапами, он перебежал мне дорогу и тут же быстро зарылся в песок. Я порадовался, что здесь все-таки кто-то живет и что я так и не снял туфли — мало ли, тяпнет за ногу какая-нибудь ядовитая сволочь?
