как мы завоевали звезды.
«Как величественно. — Доверительно увещал внутренний голос Улатала. — Как невероятно величественно это звучит».
— Это скучная служба, Дита. — Его ворчание почти превратилось в смех. — По крайней мере, это было до того, как я получил доклад, в котором говорится, что два примарха теперь презирают друг друга. Ни в одной другой операции, которую я заархивировал, не было ничего подобного.
— Я не понимаю вас, сэр. Вы с одной стороны умаляете значение этой работы, а с другой — зацикливаетесь на ней. Вас трясет от нерастраченной энергии.
— Я заметил, что ты тактично избегаешь слова «одержимость».
Тонкая приятная улыбка Пердиты смягчила ее взгляд.
— Вы это сказали, не я. Итак,… что вы собираетесь делать?
Улатал сделал вдох через аспиратор.
— Не знаю. Я нигде больше не могу найти ничего подобного. И как вообще реагировать на бредни легионера Тысячи Сынов? Мне нужно отправиться на флагман и поговорить с архивистами «Сумрака», но нет никакой гарантии, что я получу там правду.
— Вы подозреваете сокрытие?
«Подозревал ли он? В самом деле?»
— Я подозреваю там что — то произошло, что — то между двумя примархами, и они не хотят, чтобы кто — то из простых людей узнал об этом. Этот легионер нарушил приказ и написал этот доклад из — за… не знаю. Возможно, тщеславия. Превосходства. Как будто ему было, что доказывать.
Была ли польза от нахождения здесь Диты. Сейчас он едва ли обращался к ней, но ее присутствие позволило ему озвучить проблему вслух, с другой точки зрения.
И она тоже это понимала. Она знала его достаточно хорошо, чтобы понимать, как он работает.
— Сэр? — подтолкнула женщина Улатала.
— У меня есть полномочия для расследования, но…
Он позволил словам повиснуть в воздухе. Пердита не стала подхватывать их, на что он надеялся.
— И? — спросила она. Женщина была безжалостной, когда того хотела.
— И я должен. Мне это нужно. Это мой долг. — Сказав эти слова вслух, он впечатал их в реальность. — Это мой долг. Я надеялся, что ты отговоришь меня. Может быть, даже подскажешь, что файл мог потеряться или испортиться по дороге.
Пердита подтянула свой и так безукоризненный хвост. Когда она пошевелилась, Улаталу снова пришлось обратить внимание на ее медные знаки различия, отразивших свет люменов над головой.
— А вы бы послушали меня, если бы я попыталась отговорить вас? — Она посмотрела на него холодными глазами. — Только честно, сэр?
Он не ответил, что само по себе было ответом.
Пердита не была слепой. Улатал понимал, что она разглядела угрозу навязчивой идеи в поведении своего командира: одержимую жажду довести дело до конца. Она видела такое и прежде. Все они видели, в тот или иной момент — эту необходимость для воина добиться чего — то, отправившись в огонь и выкарабкавшись из руин.
В наступившей тишине она решила рискнуть.
— Летописцы добыли пикты из Джууварского сражения.
Горло Улатала дернулось. Он попытался и не смог сглотнуть, надеясь вопреки надежде, что сможет сдержать эмоции на небритом лице.
— Как?
— Каким образом секретные военные данные всегда становятся известными, сэр? Их кто — то сливает. — Она сделала вдох, прежде чем продолжить. — Вас называют героем. Пишут поэмы об этом, картины… Это уже дошло до других флотов.
Он усмехнулся, борясь с желанием надеть аспиратор. Позволить последнему легкому спасться. Позволить ему усохнуть в покрытой шрамами груди, несмотря на последствия. Все, что угодно, лишь бы Дита больше не чувствовала дрожь ужасного недомогания, змейкой ползущего по позвоночнику Улатала.
— Идиоты, — сказал он.
— Сэр, нет. Нет. Вы — герой. Тот бой был…
Она продолжала говорить, но Улатал больше не слушал. Он смотрел на нее, а его кишки заныли от мысли обо всех тех смехотворных хроникерах, поэтах и художниках, что смотрели на него, его последний вылет, сам бой, как он закончился в крови и удушливом дыме, вое двигателей, крови, пылающем железе и крови, так много крови и…
Улатал открыл глаза, точно не зная, когда закрыл их. Он проковылял к своему креслу, ненавидя инстинктивный выдох облегчения, когда сбросил свой вес с искалеченного бедра. Пердита вежливо сделала вид, что не заметила.
— Оно тебе идет, — наконец, произнес Улатал.
— Сэр?
— Мое звание. Ты достойно носишь его, и мы оба знали, что ты получишь его. По крайней мере, таким способом я не позволил тебе перейти в другую эскадрилью, когда тебя повысили.
Пердита улыбнулась.
— Хотите сказать, что я — лучший пилот из всех, кого вы знали, и что вы всегда гордились мной?
— Трон, нет. Я был лучшим. Но ты достойная ведомая.
— Вы вернетесь к нам…
Улатал поднял руку.
— Пожалуйста, давай без этого гроксового дерьма. С полетами покончено, если только они не оснастят мою новую кабину сиденьем для нейтрализации всей той тошноты из — за моего проломленного черепа и промывной системой, чтобы справиться с тем фактом, что я, кажется, гажу кровью. Трон, половина моих органов — синтетические клонированные копии, которые едва функционируют. Если бы они заменили все, что во мне сбоит, кибернетикой, я был бы сервитором.
В качестве доказательства он показал новые металлические зубы.
— Может быть, они отдадут под ваше командование корабль. Например, фрегат.
Он ощутил миг неподдельного ужаса, просочившегося в его неизменное раздражение.
— Я пилот космического истребителя. Я не хочу чертов корабль, ковыляющий в пустоте с торчащей толстой задницей, — Улатал замолчал, услышав раздражение в своем голосе. — Хотя… может быть, линкор? Одну из тех здоровенных «Глориан». Это было бы весело.
Пердита засмеялась, и звук ее смеха стал усладой для слуха бывшего командира. В этом смехе не было ни милосердия, ни сочувствия. Как и в ее глазах.
— Высоко метите, сэр, — сказала она с усмешкой. — Так, когда вы отбываете?
Улатал качнулся в фиксирующем троне, стараясь изо всех сил, чтобы не хрипеть от боли каждый раз, когда корабль встряхивало. В первый же миг, как заработали двигатели и направили
