целая армада вертолётов, в том числе и грузовых. Замечаю даже здоровенный винтокрыл, похожий на большой квадрокоптер.
Все они следуют к червоточине и это понятно. А вот что неясно, так это: что они с ней собираются делать? Закрывать? Удерживать периметр? Исследовать?
Дабы получить ответ на этот и другие вопросы, я откапываю в сумке рацию и включаю её. Сперва из неё доносятся не особо интересные переговоры: кому и куда следовать.
Однако уже через минут десять медленного движения в сторону Рыбинска, мне таки удаётся подслушать нечто важное.
— Всем отрядам приказано эвакуировать население в радиусе пяти километров! — требует женский голос. — Нам доложили, что червоточина не подлежит экспансии. Расчётное время прибытие отряда по зачистке двадцать восемь минут. К этому моменту никого не должно быть в зоне поражения!
— Хм… Пять километров… — рассуждаю вслух. — Они планируют сбросить бомбу? Но зачем тогда отряд по зачистке…
Я очнулся где-то час назад, а вопросы всё копятся и копятся. Однако сейчас мой приоритет — добраться до города, переодеться и найти место, где можно будет переждать. Уж не знаю, какие методы поиска беглецов в этом мире существуют, а потому буду действовать максимально скрытно.
Примерно через полчаса пробка рассасывается, а ещё через минут пятнадцать я оказываюсь на окраине Рыбинска. В сам город заезжать смысла нет, поэтому я сворачиваю, не доезжая до него.
Почему? Да потому что там наверняка стоят камеры, по которым меня могут легко отследить. А вот грунтовые дороги — лучшие друзья разведчиков. По ним всегда можно пробраться в относительно небольшие города.
Я катаюсь по улочкам в поисках того места, где смогу купить одежду. Вскоре натыкаюсь на небольшой провинциальный рынок. Здесь много цыган и совсем нет камер — идеальное место.
Тут я без проблем подбираю максимально обыденную одежду, чтобы походить на работягу и даже немного бомжа. Если ты выглядишь, мягко говоря, не очень, люди стараются на тебя не смотреть. Никому не приятно встречаться взглядом с зачуханным бездомным.
На всё про всё я трачу всего семьсот пятьдесят рублей, что косвенно говорит об уровне цен, к которому я привык, когда ещё жил на Родине. Это радует, ведь не придётся тратить время на пересчёт сумм и на их сопоставление.
Дедову колымагу я продаю за три пятьсот тем же цыганам. Она мне более не понадобится, так как её будут искать с большой долей вероятности. Либо дед меня сдаст, если выживет, либо всё-таки найдут видео с камер, которые я мог не заметить.
Теперь нужно найти место, где смогу залечь на дно хотя бы на пару дней. Люди в этом районе бараков и одноэтажных деревянных домов бедные, что позволит легко купить убежище. Правда, надо быть осторожнее с этим делом, дабы не нарваться на тех, кто захочет лёгких денег.
С тяжёлой сумкой на плече, с закрытым кепкой и маской лицом я брожу по пригороду Рыбинска и подыскиваю подходящую лачугу. В основном тут живут семьи, что мне совершенно не подходит. В идеале мне нужна одинокая старушка, которая может сходить в магазин и будет держать язык за зубами.
Спустя час блужданий, я натыкаюсь на домик, стоящий на горе. Хоть он и кривой, но ему повезло больше, чем соседним строениям, которые сгорели дотла. Но самое главное — перед ним на лавочке сидит та самая бабушка в кокошнике. Сидит и играет с кошками.
— Здравствуй, бабуля, — вежливо начинаю я и подхожу к ней.
— И тебе не хворать, сынок, — она бросает на меня оценивающий взгляд, а затем вновь уделяет всё внимание кошкам.
— Слушай, я тут проездом… Мне бы пожить денька два… Заплачу, сколько скажешь.
— Так чего не снимешь комнату в ночлежке? Вон там, внизу по улице, — она указывает в нужном направлении.
— Не хочется ютиться рядом с этими… Ты не смотри, что я так одет, деньгами не обижу, — достаю из кармана пять тысячных купюр.
— Два дня, говоришь? — она смотрит на деньги и тяжело вздыхает.
— Два-три, не больше, — протягиваю ей все купюры. — Проблем не будет, обещаю. Мне бы только помыться, поесть да поспать.
— А чего в маске? Больной поди?.. — бабуля недоверчиво щурится.
— Рожа раскурочена… Тварь вылезла из червоточины и спалила мой дом… — решаю использовать всю полученную информацию об этом мире, чтобы надавить на жалость.
— Сочувствую… Ну-ка покажи, — на удивление проворная бабка не верит мне на слово. — Если говоришь правду, то впущу. А если заразу разносишь, то погоню ссаными тряпками.
Ситуация патовая. Либо раскрывать свою личность, либо искать другой дом. Вот только я уже сильно вымотался и проголодался. Сейчас я ещё могу холодно мыслить, но пять-шесть часов таких вот скитаний и усталость на пару с голодом начнут говорить вместо меня.
— Ладно… — через оба плеча осматриваюсь, нет ли кого поблизости, способного увидеть моё лицо, а затем снимаю маску и поднимаю козырёк. — Теперь ты меня впустишь?
— Господин Одинцов! — выкрикивает она.
— Тише ты! — цыкаю я и вновь маскируюсь. — Пошли в дом.
— Конечно-конечно, — женщина поднимается с лавочки, держась за поясницу, и ковыляет в сторону ворот. — А по телевизору сказали, что вы погибли…
— Ага. Три дня отдохнул и воскрес, — перед тем, как закрыть ворота, ещё раз осматриваюсь. К счастью, никому нет дела до одетого в лохмотья бомжа и старой бабки. — Как звать-то?
— Зина.
— Баб Зина, надеюсь, ты понимаешь, что ни одна живая душа не должна знать обо мне.
— Как скажете, господин… Его Сиятельство много для нас сделал… Кстати, а нам и дальше будут раз в неделю привозить воду и крупы?
— Эм… — мы заходим в дом, и она сразу же ставит чайник. — Даже не знаю… Я не особо знаком с тем, чем занимался мой отец.
— А правду говорят, что он похитил секретные документы?
— Его подставили. Нас всех подставили. И пожалуйста, давай закроем эту тему.
— Хорошо, господин… Вам пряники или булочки?
— Суп, может, какой есть? Или та же каша?
— Гречка с грибами осталась… Будете?
— Разогревай, — сажусь на простенький деревянный стул и ставлю сумку рядом. Зина в это время орудует за электрической плитой допотопных времён.
— А ваши родичи тоже живы?
— Вряд ли, — холодно бросаю я, ибо даже свою родную
