всех. Не пережил…
— Сочувствую Вашему горю, но хочу добавить ещё одно: память Ликкарта Ладомолиуса никуда не исчезла. Осваиваюсь с ней потихонечку.
— Есть память, есть тело, но нет главного, отличающего одного человека от другого — души, — произнёс старик. — Расскажи о себе… Аскандер Аскандрео. оич Костимериов? У тебя непривычное, сложное имя. Хочу знать, какая душа вселилась в Ликкарта.
— Многие звали Сан Саныч, но думаю, что и с ним стоит теперь распрощаться. Не так ли?
— Так. Мне нужен рассказ. Надеюсь, он будет честным.
Говорил долго. Как рос, как учился и мыкался по Земле-матушке. Потом про то, как случилась авария и умер от сердечного приступа. Ничего не пропустил под внимательным взглядом жреца, постоянно уточняющего непонятные для него детали.
Замолчал, не зная, что ещё добавить. Молчал и присмер.
— Да… — наконец выдыхает он, переведя всё в привычные ему термины. — Пройти путь от зажиточного ксинта [8] до серьёзного энфара-дознатчика [9] Внутренней Стражи, а потом упасть до простого возничего, чтобы потом попасть в другой мир в тело не простого аристократишки, а ридгана… Сложно выдумать подобное. Ты сильный человек, Сансаныч, если не сломался от всего этого. И мудрый! Я хорошо чувствую ложь, а ты не стал выпячивать себя, обелять свои дела и поступки перед тем, кто не сможет проверить правдивость твоих слов. Мой опыт подсказывает, что твоя душа мне понравится. Ликка ты не заменишь, но теперь зовись его именем — выхода нет.
— Вопрос можно? Откуда вы узнали о том, что я это не я? Кто вам сказал?
— Боги, Сансан… Ликкарт. Сам Даркан Вершитель явился во сне и поведал, что скоро явится тот, кто нужен не только Свободному Вертунгу, но и всей Синцерии. Один из нескольких предстанет в облике близкого человека, но им являться не будет. Я должен помочь ему в делах и хранить тайну. Проснувшись, долго лежал и не мог понять, что это было. Боги редко снисходят до разговора. Это был тот самый день, когда случился суд над тобой и странный «нервный удар». Сопоставив случившееся, решил проверить, насколько мой сон правдив… К сожалению, не ошибся — именно Ликкарту не повезло. Теперь весь в смятении, как жить дальше с этими знаниями и грузом на сердце.
— Всем нам нелегко… — ответил я. — Извините, но Вашего имени так и не вспомнил…
— Присмер Даркана Вершителя, Его Безгрешие Жанир Вертунгский. Что-то здесь объяснять надо?
— Да нет! «Вертунгский», как понимаю, обозначает место где вы даркано-присмеруете? Есть ещё в других странах присмеры Даркана, и они тоже имеют своё обозначение после имени?
— «Присмеруете»?! — неожиданно улыбнулся жрец. — Хорошенькое определеньице ты придумал! Присмерую и… дарканю, заодно! Кто бы другой так неуважительно обозвал моё служение богам, тут же за решётку отправился бы, но… ты уже за ней. Только осторожнее со словами, Ликк, не все поймут и правильно сделают.
— Учту. Обидеть никого не хотел — само вырвалось. Видно, на нервной почве. Вы не представляете…
— Дядюшка Жан — моё домашнее имя, — перебил он. — Привыкай к нему в неофициальной обстановке, а то будет странно, если каждый раз величать полным титулом станешь. Выкать наедине или среди своих тоже не стоит. У нас с тобой впереди много всего предстоит, и нужно сразу приспосабливаться друг к другу.
— А что насчёт «своих»? Память пока подводит.
— Потом. Сидеть тебе здесь долго — всё обговорим и вспомним. Заодно подумаем, как на волю вытаскивать недостойного Ладомолиуса… Но не сразу! Пусть канган Звейницилл успокоится немного после твоей выходки с его дочерью, а там уже и решим, подключив храмовые связи и твоего семейства. Пока тюрьма только на пользу нашему делу… Знать бы ещё какому! Да! Сегодня в тюремщиках мой человек, поэтому пищу можешь брать смело. И на будущее учти: если принёсший еду вскользь упомянет в разговоре Даркана Вершителя, то еда чистая и опасаться отравления не стоит. А сейчас мне пора. Мыслей много, эмоций — не меньше. Да и тебе не помешает поразмыслить — благо, издалека видно, что есть чем.
— Приятно было познакомиться.
— Посмотрим… — неопределённо произнёс Жанир, направляясь к двери.
Жрец не соврал — покормили сегодня знатно!
— Не побрезгуйте, ри Ликкарт, — сказал незнакомый тюремщик, низко поклонившись, — Тут, Вашему Милсердию, прям, как со стола Даркана Вершителя и Эрины Милостивой перепало! Всё вкусное, свежее! Чуть сам слюной не захлебнулся, пока нёс!
— Не накапал её в блюда? — изогнул я бровь, притворно хмурясь.
— Как можно! Рыло своё в сторону воротил, так что всё ЧИСТОЕ! — выделил стражник последнее слово, явно намекая на отсутствие отравы.
— Спасибо! Как звать?
— Патлок, ри Ликкарт, но многие зовут Болтуном, за то, что историй всяких много знаю и про события в городе ведаю наперёд торговок у Главных ворот, а они уж в этом деле похлеще дознатчиков будут!
— Да? И что же сейчас в столице новенького?
— С виду всё тихо, но… — начал Болтун с довольным выражением на лице завзятого сплетника, получившего возможность «побить языком». — Как Гратилийского вора, то есть Вас, Ваш Милсердие, отловили, так спокойствие настало. Люди смело ходят и за кошельки не держатся.
— А эти-то, чего переживали? Я, кажется, на мелочёвку не разменивался!
— Вроде и так, но ежели у кого кошель срезали, то городская стража сразу говорила, что энто Гратилийский вор украл, и нивраз нельзя найти. Все знают, что не так, что многие из базарной и площадной стражи у «ночных работников» — воров, стал быть, на довольствии стоят, поэтому и не ищут… Да только раз слово сказали, второй — вот и паника у боргов. «Гратилийский вор лютует! Караул! Грабят!». Дурни, ри Ликкарт! Сплошь дурни! Но я ж не об том! Неладное во дворце у кангана Тойбрела Звейницила! Раньше его дочка, краса наша Ирисия, каждое утро на конную прогулку выезжала, а теперь уже с рундину [10] ни слуху ни духу! Ещё одна моя знакомая, у которой двоюродная сестра её хахаля имеет дружка, у которого жинка там полы моет на конюшне, сказала, что и на приёмах не видно. Верные сведения! Никак захворала эканганда [11] Ирисия или сглаз на ней какой! Народец столичный волнуется — любят все её сильно и переживают…
— Давно не видно?
— Как вас словили, так и не видно!
— Понятно… Спасибо тебе ещё раз, Патлок! Извини, что отблагодарить нечем.
— Да что энто Вы, Ваше Милсердие! Выслушали и то мне в радость! Вы, когда заскучаете в мою смену, зовите! Знамо дело, что не мёд тут сиживать, а я поговорить люблю! Хорошие ухи лучшая награда
