она и страшна. Фигура вообще ничего. Ну а лицо… ну что ж, лица бывают разными.
— О чём ты толкуешь? — встал со своего места Грозный Рык. — Ты хочешь сказать, что моё угощение плохо?
— Не-е-ет! — протянул я и сел обратно в кресло. — Я хочу сказать, что твой самогон великолепен, но для столь замечательных представителей своих родов, как мы с тобой, есть штука гораздо забористей. Велишь принести к столу⁈
— Я не верю, что такое возможно, — ответил мне орк и пьяно махнул рукой. — Поэтому пусть тащат! А мы пока выпьем.
«Игорь! Игорь! — я попытался вызвать Туманова, но тот, кажется, уже отрубился. — Надо вызвать Дезика».
— Дезик! — крикнул я, причём, даже не поняв, это Игорь очнулся, или я сам. — А принеси-ка нам самогона от Оралиуса! Мы его тоже продегустируем.
Цербер появился, взглянул на происходящее, выдал что-то вроде: «Только не самогон Оралика», и исчез. А уже через несколько минут появился с огромной бутылью.
— Чтобы лучше был эффект, — проговорил он мне на ухо. — Нужно подогреть!
Я ещё помню огромную бутыль, которую держали над языками пламени, и понял в этот момент, что мне пришёл конец.
— Ты — лучший соперник! — заплетающимся языком проговорил Громорыг. — Мне будет жаль убивать тебя…
— Ты сначала выиграй! — ответил я ему. — Ты же сам еле на ногах держишься!
— Ха-ха, — ответил тот. — Ты тоже.
— Тогда давай делим то, что есть напополам, — предложил я, оценив объём бутыля литра в три. — И выпиваем залпом. Кто первым упадёт, тот и проиграл! Как тебе такое предложение?
— Отлично! — ответил орк и рухнул на своё кресло. — Забились.
Самогон Оралиуса разлили по огромным кубкам, который мне лично приходилось держать двумя руками.
Я приник к нему губами и начал пить, невзирая ни на что. И, кажется, осушил до последней капли.
Последнее, что я помню, как туша Громорыга завалилась на бок с плато, и где-то внизу его поймала голова ящера. После этого тьма поглотила и меня.
В себя приходить было гораздо сложнее, чем после самогона Кузьмича и доярок. Сначала я понял, что, в принципе, существую, а уже потом и не сразу, что — мыслю.
От прямых лучей местного солнца меня, конечно, укрыли, но всё равно было слишком светло и глаза резало нещадно.
Открыв глаза, я увидел над собой морду Дезика, на этот раз в единственном экземпляре. И это сразу вызвало у меня улыбку умиления.
— Дорогой мой, — сказал я и понял, что пьянка не осталась без последствий. Да, я не ослеп от самогона Оралиуса. Но зато оглох, так как не слышал ни единого звука. Хотя внутренний слух улавливал произносимые мною слова. Слышал их и Цербер. — Солнышко, родненький, прекрасный Дезик, — он закатил глаза и помотал головой. — Принеси, пожалуйста, рассольчику. И ещё, кажется, я оглох.
Тот приблизил лапу к моему уху и после некоторых манипуляций, я стал слышать.
— Беруши, — сказал он, показывая мне затычку, — потому что…
Хотя он мог ничего не объяснять, я и так слышал хор многих тысяч глоток орков, скорбящих по своему правителю.
— Громорыг Грозный Рык, пусть дорога твоя будет легка и красива, пусть будет усеяна молодыми орчанками и черепами врагов. Пусть твой дух упокоится в раю воинов, — и вот всё подобное этому, но с тысячей разных вариаций.
Но мне было не до этого, я скорчился от громких звуков, и Дезик затолкал берушу обратно мне в ухо. Сразу стало легче.
— Хороший мой, — снова проговорил я, — рассольчику бы.
— Как орков пугать, так значит, псина домашняя, — недовольно заметил на это Цербер. — А как, рассольчику принести, так солнышко, родненький, хороший мой? Ну-ну.
— Ну надо было мне на орка надавить, — я даже руками развести не мог, потому что боль пронзала тело при каждом движении. А с Дезиком мы разговаривали телепатически, как оказалось. Именно поэтому слова стали больше похожи на лёгкие облачка. — Кстати, что с ним? Умер? Разбился, или от выпитого?
— Сейчас, — ответил волкодав и исчез, а появился уже через несколько минут с бутылью рассола. Я жадно приник к горлышку, а он тем временем принялся меня просвещать. — Да не умер он пока. Но все эти граждане почему-то уверены, что обязательно кони двинет. Могу точно сказать, что ему гораздо хуже, чем тебе. Кстати, сейчас Жданов тебя частично приведёт в чувство.
Я не был уверен, что меня вообще можно привести в чувство, потому что я находился где-то за гранью добра и зла, жизни и смерти. Полагаю, что для Экзекутора я придумал новый вид пытки. Такое точно никто не мог выдержать долго.
— Чего тут было-то? — спросил я после того, как Дезик снова исчез, а затем появился. — Я победил?
— Теперь уже точно — да, — ответил мне Цербер, оглядывая меня полностью. — Ты упал последним, поэтому Гагарин хотел тебя сразу забрать и отвезти Жданову. Но тут выяснилось неожиданное. Оказывается, для того, чтобы выиграть, надо ещё и выжить.
— Вот гады, — заметил я, сам не понимая, шучу я, или нет. — Это не было оговорено с самого начала. А вносить столь значительные поправки в условия поединка это нехорошо.
— Как бы там ни было они запретили подходить к вам с Громорыгом кому бы то ни было, и помогать. Ближе к утру ты порозовел, а вот о вожде орков такого сказать было нельзя. И где-то уже примерно с час они провожают его фанатскими кричалками. В отличие от тебя беруш у него нет, поэтому он морщится от каждого комариного писка, не говоря уж об этом. И всё вместе причиняет ему просто нестерпимую боль.
— А чего он не прикажет им заткнуться? — поинтересовался я, приподнимаясь на локтях. Не знаю, что уж было в рассоле, может быть, и магия, но мне очень сильно полегчало. — Чтобы тишина была мёртвая?
— Да он, кажется, тоже уверен, что скоро помрёт, — ответил мне Дезик, а затем посмотрел куда-то в сторону. — Впрочем, можешь спросить у него сам.
Я с трудом повернул голову и увидел, как мне что-то говорит орк, слабо шевеля губами при этом. Я
