Серый и так и этак вертел оружие. В его тусклых водянистых глазах ничего прочесть было невозможно, но Федору показалось, что тот доволен, и посредник уже мысленно прикидывал, какие комиссионные запросить с заказчика.
– Надо испытать, что ли, – буркнул Серый. Требование было вполне резонным, и Федор был к этому готов.
– Пошли тогда в туннель, – предложил он, – там и оп-робуешь.
– Если не понравится, могу другой предложить, – сказал Кузьма, – до Бауманки дойдем, у меня там целый арсенал.
– Классно, – ухмыльнулся Серый.
Прошли мимо блокпоста. В туннеле Серый зарядил пистолет. Первым выстрелом пробил какой-то висевший здесь с незапамятных времен круглый жестяной знак, вероятно, предупреждавший об опасности. Одобрительно хмыкнул. И вдруг Федор услышал странный шум. Больше всего он был похож на тихий, какой-то нехороший смех. Казалось, звук выстрела разбудил какую-то неведомую силу, дремавшую здесь, и настроена она была явно не дружелюбно.
Федор завертел головой, оглядываясь в поисках разумного объяснения происходящему. Может, в туннеле кто-то есть? Но в глубине души он знал – они тут одни. Может, померещилось? Но нет, вот и у Кузьмы тревожно вытянулось лицо, забегали по сторонам глаза. Серый склонил набок голову, словно прислушиваясь, а потом решительно поднял пистолет, точно получил команду.
У Федора похолодело в груди – он вдруг отчетливо понял, что сейчас произойдет. Толкнув Серого под руку, он кинулся в темноту. Наверное, это спасло ему жизнь. Сзади щелкнул выстрел, раздался короткий вскрик – и Федор понял, что с Кузьмой покончено. Следующим выстрелом ему обожгло плечо, но он продолжал бежать, виляя из стороны в сторону. Еще один выстрел – мимо. А потом откуда-то сзади снова раздался звук, от которого у Федора окончательно подкосились ноги – снова этот тихий, издевательский смех. Федор, ослабев, прислонился к стене. Раздалось еще несколько торопливых выстрелов, затем дикий крик, быстро оборвавшийся.
Федор пополз в сторону Бауманской. Наверное, добраться назад, на кольцевую, было бы быстрее, но Федор и мысли не допускал, что придется возвращаться туда, где впервые почудился ему этот жуткий смех, где только что произошло что-то страшное и необъяснимое. Еще не успел доползти – услышал голоса. Навстречу шел патруль. Федор обрадовался обходчикам как родным – по крайней мере, это были люди. Один из патрульных помог Федору добраться до Бауманской. Федор был так измучен, что остаток пути прошел как в тумане.
* * *
На Бауманской, как обычно, кипела работа. Центральный зал станции, по сути, представлял собой один большой цех, куда чужих не пускали. Даже большая часть проемов между пилонами была заложена разномастными кирпичами – те, кто делал это, заботились не о красоте. Здесь производилась значительная часть необходимого для метро оборудования, но для жилья эта станция не была приспособлена – большая часть рабочих после смены отправлялась ночевать на Электрозаводскую.
Федора отвели в просторную санитарную палатку. Он ожидал увидеть доктора Семена Натановича Брамца, сухонького, седоволосого, своими неторопливыми уверенными движениями внушающего доверие, но вместо него за столиком в углу сидела медсестра, совсем еще девочка, с измученным и печальным лицом. На одной из коек лежал мужик и тихо стонал, остальные три койки были пусты. Медсестра осмотрела руку Федора, щедро плеснула йодом на рану – он чуть не вскрикнул от боли. Потом, заметив, что он на ногах не держится, велела устраиваться на одной из свободных коек.
– Вообще-то ничего страшного, – тихо сказала она. – Рана пустяковая, царапина, пуля попала в мягкие ткани, лишь бы заражение не началось.
– Наташка, – раздался крик снаружи. – Иди быстрей, там Семенычу в цехе палец оторвало начисто. Кровища так и хлещет.
Медсестра всплеснула руками – ну что за день сегодня, когда уже кончится? – и выбежала из палатки.
Вместо нее вошел неприветливый охранник. А следом за ним – сам начстанции Бауманской, глава Бауманского альянса Михаил Григорьевич Сотников, пожилой, но крепкий еще мужчина. Федору случалось несколько раз оказывать ему услуги, поэтому он надеялся, что Сотников поможет ему. Федор до сих пор толком не мог понять, что произошло, и только теперь сообразил, что, по сути, сбежал, даже не посмотрев, что с Кузьмой. Но стоило ему вспомнить тот тихий издевательский смех – и его начинал бить озноб. Чутье подсказывало ему, что для Кузьмы все кончилось очень плохо, а если б он пошел посмотреть, то и сам вряд ли бы остался в живых.
Начстанции грузно опустился на единственный в комнате стул, услужливо пододвинутый охранником. Пристально посмотрел на Федора:
– Ну, рассказывай, – только и сказал он.
Федор принялся говорить, стараясь не пропустить ничего – и сам чувствовал, какой нелепой выглядит его история. Когда он упомянул о загадочном смехе в туннеле, Сотников нахмурился, а когда Федор рассказал о перестрелке, так и впился в него глазами. Потом, не сказав ни слова, поднялся и медленно вышел. А охранник остался, и Федор счел это дурным знаком.
Что уж тут скрывать от самого себя – Федор прекрасно понимал, что Кузьма, скорее всего, уже покойник. Что с заказчиком – неизвестно. А вот сам он жив, и выглядит все это очень подозрительно – если надо будет кого-то обвинить в случившемся, то лучшей кандидатуры, чем он, просто не найти.
От слабости Федор вскоре задремал, а очнулся от того, что кто-то бубнил над ухом. Он тут же все вспомнил и сморщился – это ж надо было так влипнуть. А голос все бубнил:
– Вставай быстрее, дрезина ждать не будет. Или хочешь пешком до Электрозаводской топать?
– Зачем мне на Электрозаводскую? – приподнявшись, щурясь от света, спросил Федор. У нависшего над ним мужика было дубленое, словно обветренное лицо, нос с красными прожилками, глаза тоже красные, словно от недосыпа, в коротких волосах – седина. Ватник на нем был старенький, поношенный, ватные штаны, впрочем, аккуратно залатаны, хотя все в пятнах. «Из работяг, наверное, – сообразил раненый. – Поддает, небось, оттого и глаза такие».
– Это меня не колышет, – продолжал тем временем развивать свою мысль мужик. – Приказ Каданцева – доставить тебя туда.
Федор знал, что Каданцев – начальник транспортной службы альянса, и понятно было, что судьбой Федора тот озаботился по указанию Сотникова. Но Федору было неприятно, что все решают за него – передают из рук в руки, словно неодушевленный предмет. И почему Каданцев принял именно такое решение? Его что – снова будут допрашивать, уже на Электрозаводской? Федор чувствовал себя не самым лучшим образом, его знобило, рука болела, и ему ужасно не хотелось опять куда-то тащиться. Хотелось лежать здесь, в госпитале, на ветхой, но относительно чистой простыне бурого цвета – где только здешние медики до сих пор берут такие? Бурого – это чтоб кровь не видна была.
