Ознакомительная версия.
— А еще у нас в предках, судя по генетическим меткам, были мохнокрылы, карликовые броненосцы и даже червяки, — пожал плечами Истланд. — Не понимаю, почему именно мартышки вызывают у вас такой дикий восторг. Вот лично мне лемуры нравятся намного больше. Причем генетически они от нас ничуть не дальше тех же бабуинов.
— Вы слишком лихо разбираетесь в биологии для профессора физмата.
— Не профессора, а доктора, и не «физмата», а физики высоких энергий, — поправил его Истланд. — Но в первую очередь я христианин, три года изучал теологию, и меня не может не волновать тайна Божиего замысла. Вот скажите, неужели вам самому не интересно узнать секрет своего создания?
— Ну, три миллиарда лет эволюции от микроба к обезьяне уже разложены по полочкам, — хмыкнул Варнак. — Разберутся и с последним крохотным промежуточком.
— Вы понимаете, о чем вы говорите, друг мой? — откровенно скривился монах. — Дыра неизвестности в шесть миллионов лет! Вы хоть примерно себе представляете, что это такое? Пять миллионов лет назад не существовало, например, ни мамонтов, ни шерстистых носорогов. Вообще. Но эти виды успели появиться из ничего, освоить земные просторы, выиграв конкуренцию на выживание — а потом бесследно сгинуть, уступив место гигантским оленям по полторы тонны весом и пещерным медведям, тоже возникшим из ничего полмиллиона лет назад, распространившимся и начисто вымершим еще до нашего появления. Где-то во времена мамонтов возник и столь любимый в Голливуде саблезубый тигр, который вымер этак миллион лет назад, а вместо него явился пещерный лев, который тоже вымер… И все это случилось в пределах того срока, что прошел от нашей последней общей генетической метки с животным миром и до самого рождения «человека разумного» на свет. Шесть миллионов лет! За это время мы успели бы дважды превратиться в змей, потом обратно в китов, а потом благополучно выйти на берег и приклеить медвежьи ноги. Китайцы, вон, всего за пару веков превратили обычного карася в пучеглазых телескопов, вуалехвостов, толстобрюхих золотых рыбок и вообще незнамо в кого. Всего двести паршивых лет! А вы говорите о шести миллионах.
— Из вас вышел бы хороший профессор, Кристофер, — кивнул Варнак. — С душевностью умеете говорить, с азартом. Я бы вам возразил, но к сожалению, уже не очень понимаю, что именно вы хотите мне доказать и что я должен найти в интернете на этот раз?
— Простите, — вскинул руки монах. — Кажется, я слишком увлекся. Увы, в наше время трудно встретить человека, которому интересна современная фундаментальная наука. В большинстве случаев люди интересуются лишь наукой светской, склонной больше потешать, чем познавать. От исследований, которые спускают миллионы долларов на оттачивание методики окраски кошачьих усов или определение уровня аппетита в зависимости от цвета тарелок, меня, знаете ли, трясет. Видимо, многие современные диетологи искренне уверены, что негры Лесото ходят такими тощими потому, что кушают из синих тарелок, а не из розовых.
— Вам, Кристофер, наверное, нужно просто выговориться. — Варнак продолжал шарить среди интернет-справочников. — Может, и правда на преподавательскую работу пойти?
— В ЦЕРНе слишком мало специалистов, владеющих русским языком. А командировки к вам выпадают все чаще и чаще. То у вас ПИК построят, то свой ТОКАМАК возводить начнут, то новые компенсаторы для АЭС придумают… Боюсь, с моей загрузкой мне будет не до лекций.
— А где вы так хорошо овладели русским языком?
— Эмиграция первой волны, — отвернулся к окну монах. — Бабушка с дедушкой уехали сразу после семнадцатого. Она была уже в положении, побоялись… Ну, а дальше уже понятно. Обратной дороги не получилось. Мама с отцом дома говорили, конечно же, больше на французском, иногда на немецком, но с родителями общались по-русски и меня поощряли. Как видите, оказались очень правы. Мне это сильно помогло и в работе, и с образованием.
— Учились в России?
— Нет, но переводы с русского были очень востребованы. К тому же, когда в конце прошлого века многие ваши специалисты согласились работать в наших лабораториях, в большинстве институтов и университетов русский язык оказался не то что вторым, а первым языком научных дискуссий. И тут у меня тоже имелась хорошая фора перед коллегами. Я слышал очень многое из того, чего они не понимали или чем с ними не хотели делиться ваши специалисты.
— Теперь делятся?
— Советские тайны уже давно устарели, друг мой, — почему-то грустно улыбнулся Истланд. — А новые стали общими.
— Вы сказали, что родители общались то на немецком, то на французском. Так в какую же из стран эмигрировала ваша семья?
— В Швейцарскую Конфедерацию, товарищ… — засмеялся он. — У нас четыре государственных языка, и хотя бы на двух из них сносно говорят практически все. Да еще без английского в наше время трудно. Так что зубрежки на мою долю в детстве выпало изрядно. Французский и русский люблю уже потому, что их учить не пришлось. Я с ними вырос.
— О, наши молодые возвращаются, — повернул голову Варнак, заслышав в коридоре знакомые шаги. — Кажется, смогли разжиться колбасой.
— Почему вы так решили?
— Катя собирается чем-то угостить Вывея. Пирожные он не ест, купить в вагоне-ресторане парное мясо весьма проблематично… — Еремей зашевелился мохнатой частью своей сущности, выбрался из-под стола и сел, преданно глядя волчьими глазами на дверь.
Створка отползла в сторону, впуская парочку, пахнущую копченой колбасой, вином и жареной картошкой. Девушка улыбнулась, присела перед волком, взяв его морду в ладони, легонько потрясла:
— Ты уже ждешь, мой хороший! Ты знаешь, что тебе чего-то принесут!
Варнак отвернулся, но все равно продолжал ощущать ее прикосновения к своим щекам. И уже понимал, что не ошибся: от сложенного вдвое пакета остро пахло сервелатом. Едко-приторный вкус сервелата нравился не только ему, но и волку.
— Как вы не боитесь прикасаться к этому зверюге? — удивился монах. — Он же теленку голову откусит!
— Вы наговариваете на Вывея, Кристофер, — ласково пожурила доктора наук Катя, доставая колбасу. — Он никогда не тронет тех, кто его любит! Он храбрый и умный. Поумнее многих образованных доцентов!
— И на каких науках он специализируется?
— Зоолог, — ответил вместо нее Еремей. — Неужели сразу не заметно? Леди, давайте, пожалуйста, сервелат по одному ломтику. А то он слишком быстро кончается.
Катя послушалась. Для мохнатого попутчика она разорила не меньше трех бутербродов и теперь смогла растянуть для него удовольствие почти на полминуты.
Ознакомительная версия.
