Ознакомительная версия.
Я заглянул через его плечо. У джипа члена Военного Совета Республики (вслух именуемого самими военными не иначе как «высер») стояло трое.
Какой-то затрапезный скособоченный дедок, присев, что-то писал в тетрадку. Рядом, с разбитой в баклажан мрачной рожей, стоял расхлыстанный, как будто его целой псарней травили, рослый парень лет за тридцать. И, наконец, сразу за стариком бесформенным утесом высился третий — явно деревенское сурло размером аккурат с трактор, на прицепе которого его два десятилетия назад папка с мамкой зачали под пропахнувшим молоком и навозом распахнутым деревенским небом.
— Ты че, бля, прикалываешься?
— Ни капельки, дружище… — Он улыбался во весь рот. Глаза откровенно говорили о том, что он действительно — не шутит… — Ты мне за каждого из них потом коньяк поставишь и в ножки поклонишься. Народ — конкретный, говорю тебе.
— Угу… И в чем «конкретика» этих клоунов?
— Вот тот, что с гроссбухом, — Иван Григорьевич. Фамилия — Передерий. Инструктор-подрывник. Дончанин. Гвардии старший прапорщик. И не отставник — с корабля на бал! Да еще и доброволец… — Подумав мгновение, Кравец добавил: — После лагеря. Смотри, не телепай мужика.
— Да он же — старик!
— Кирьян, не тормози, окей?! Ему годков чуть больше нашего. Говорю тебе — в лагере изувечили. Ну, и еще… охолостили его там. Он уже после больнички пришел… — Выдержав паузу, Стас добавил: — Из России пришел. Сам.
— Ни фига себе… Остальные?
— Бугай, не поверишь — фамилия такая, прибился к этим на губе. Сидел за какую-то хрень. Вроде дезертир. Думаю, бык здоровый, тебе пригодится… — Стас достал сигареты, угостил меня и, смачно затянувшись, продолжил: — Что до последнего, то тут тема отдельная. Хочешь, верь, хочешь, нет. Юрий Константинович Жихарев. Бывший командир разведвзвода или, кажись, даже роты, выпускник Рязанского десантного, ветеран Чечни, старший лейтенант запаса, кавалер правительственных наград, беженец-крымчанин, ну и доброволец, знамо дело!
— Эт, как же его угораздило-то так, и — в Чечню, и — крымчанин?
— Вернулся, говорит, на историческую родину, как с армии ушел… — Стас подумал и продолжил: — Пацан подрасстрельный. Взят под мою личную ответственность. Не подойдет тебе — сам шлепнешь. Учитывай.
— Нормально! И за какие подвиги такая слава герою Кавказа?
— Не смешно. Что он там натворил и почему ушел из армии, я не знаю. И никто не знает. Сам — молчит. Под трибунал попал из-за Передерия.
— Это как?
— Ты же знаешь, какой сброд в батальонах формирования? Беженцы, добровольцы, дезертиры насильняка[22], шпана всякая неприкаянная. Вот несколько таких кавалеров параши решили прояснить вопрос о «пробитости»[23] Передерия и вообще, как именно его «опускали». Он, конечно, подорвался, дошло до рук, а тут, как назло, Жихарев. Мне комбат рассказывал. Говорит, тот взял со стола обычный кухонный нож и молча выпустил двоим кишки. Кореша за стволы. Этот — тоже. Еще один приблатненный — с прострочкой в требухе. Народ тупо стал в окна выпрыгивать. Дальше — как обычно. Ты помнишь, как Скудельников на уголовщину смотрит…
— Да уж. Это вам не правительство вывести во дворик областной администрации и к стеночке поставить…
— Так, Кирьян, пошел в жопу!
— Ладно. Мне ваша команда нравится, ты знаешь.
— Берешь людей?!
— Беру, конечно! С такой-то презентацией… Что с оружием?
— Ишь какой! За оружие, брат, коньяком тебе не расплатиться — будешь девок искать и сауну.
— Да без проблем. Отзвонюсь Светке, узнаю, каких именно тебе подбирать.
— Му-дак!
— Да я знаю, Стас. Сорок с лишком с этим живу. Как она?
— И не спрашивай… Задрала! С твоей, кстати, часто видится… Не Ростов, а деревня какая-то. В общем — в две струи мне мозг долбят. Заметь — извращенно! А я — за двоих отдуваюсь. Тебе, сучара, в ломы позвонить бабе? Да?!
— Все, на хрен — закрыли тему. С оружием — как?
— Закрыли! — перекривил меня Кравец… — Сейчас закрою лавочку и поеду назад. Дрочись дальше, с чем есть.
— Стас! Ну не парь, ладно! Что привез?
— Привез… Два ящика мин, взрывчатки и всякого такого. Передерий сам выбирал — достал конкретно. «Кончар», «ПК», «АГС», две «СВД»[24], десять подствольников и — для тебя, жаба, персонально — спарку «Шмеля»[25]. Довеском — гранаты, патроны и прочее барахло. Начальнику тыла лично при случае в ножки поклонишься. Можешь еще и отсосать, конечно. На будущее — не помешает!
Блядь, обиделся. Ну, все… только к вечеру отойдет.
— Ладно, Стасище… прости, братишка. Тут все — один к одному. Не дуйся. И спасибо тебе!
— Да, куда там, на тебя — обидишься… Поехал я — время. Да! Алене что передать? — Кравец стоял, выжидающе смотря мне в глаза. Две бабы реально могут достать кого угодно, даже навороченного члена правительства воюющей против всего мира непризнанной республики.
— Скажешь — нормально все. Малой я звонил в Воронеж. И ей отзвонюсь. Пусть не колотится…
Обнялись на прощанье. Мой высокопоставленный друг сам уселся за руль, на заднее сиденье полезли бойцы. Дёма, начальник охраны, незаметно приподнял бровь, кося глазами на шефа. Я, скорчив сочувствующую морду, молча развел руками, мол, хозяин — барин. Поговорили, однако. Он ловко упал на передний диван, франтовато уронил меж ног «АКМ»[26] и без слов, прощаясь, в знак приветствия растопырил пятерню.
Наше оружие и припасы народ уже выгрузил. Над раскладкой стоял Дзюба и, матюгаясь, отгонял особо любопытных.
Пора было принимать пополнение. Подошел…
— Моя фамилия Деркулов. Я — командир отдельной группы заслона, в которую вас привезли. Сначала — разговариваем, потом — принимаем решения. Итак… Ты — Бугай? Правильно?
— Ага…
— Не «ага», а «так точно». Как звать-то?
— Мыкола.
— И откуда ты такой — гарный хлопэць?
— З Мыколаивкы. Волновахського району.
— Донецкая?
— Ага…
— Понял… Служить будешь или сразу — в бега?
— Ни… Буду.
— А чего дезертировал?
— Та… билы.
— Понятно, — развернулся к своим: — Дзюба! Олежа, прими пацана. И покорми сразу…
— Вы. Передерий Иван Григорьевич. Правильно?
— Так точно!
— Иван Григорьевич. Все просто. Здесь никого не ебет ваше прошлое и почему вас сюда перевели. Отвечаю! У нас — только добровольцы. Отморозков нет и не будет. Подрывник нам необходим, вы даже не представляете себе — как. Жить будете соответственно. Если решите остаться — буду рад.
— Да ничего. Все нормально. Я — с радостью! — Он немного суетился, было видно, что не ожидал такого приема и явно был польщен. Дядька действительно был чуть скособочен на правый бок и правда казался дедом, хотя, как я успел посмотреть в бумагах, ему было пятьдесят три года.
Ознакомительная версия.
