Внезапно на улицу выкатила машина. Только сейчас Ростик понял, что не видел на улицах машин. Это был газетный «уазик». Антон, восседавший за баранкой, притормозил напротив лавочки и вышел. Эдик тоже вышел, вытираясь панамой, наверное, в машине было еще жарче. Он начал говорить, словно они и не расстались у обсерватории.
— На всех предприятиях введено особое положение. Тока пока не будет, но воду подавать смогут, включив насосы на солярке. Два часа утром, два вечером.
— Каких часов? — спросил Ким. — Тут время другое, Перегуда же сказал…
— Пока приказано считать в сутках двадцать четыре часа, а лишнее время добавят минутами.
— Так сколько же сейчас времени? — спросил Ростик, вспомнив, что по хронометру на стене еще нет полдня. Ему никто не ответил. Тогда Антон сказал:
— А вокруг города установят сплошной периметр. Чтобы не было как на биостанции… — Он запнулся, видимо, не хотел этого говорить, но вырвалось.
— И до каких пор? — спросил Ким.
— Пока не утрясется.
— Так, может, вообще не утрясется, — ответил Пестель. — Подумайте, как это, — он обвел рукой и улицу, и сизое небо над собой, и неподвижные, словно нарисованные, деревья, — как это может утрястись?
— Ты очень странно рассуждаешь, — сказал Эдик. От волнения акцент у него стал заметнее. — Если началось, то может и кончиться.
— Ничего не кончится, — буркнул Пестель и стал разворачивать велосипед, чтобы ехать домой.
Перед этим он, конечно, забрал у Ростика мышонка. Судьба у того была незавидная, он должен был погибнуть под препарационным скальпелем великого любителя и знатока всего живого. Впрочем, подумал Ростик, это неправильно — осуждать человека, потому что не смыслишь в его деле.
Внезапно за калитку своего дома вышла Люба. Она оглянулась, заметила ребят, подошла. Ростик с удовольствием посмотрел, как она идет.
— Мама приходила, — сказал она, — объявлены мобилизационные мероприятия.
— Точно знаешь? — спросил Эдик. Иногда его кавказская грамматика не соответствовала природной вежливости.
Люба вытянула из кармашка листок размером с четверть листа. Это было написанное от руки предписание. Ростик подумал — неужели теперь мы никогда не вернемся к цивилизации?
— Тебя, что ли, забирают? — спросил Антон. В голосе его отчетливо зазвучали сварливые нотки.
— Маму. Она как директор… В общем, подлежит призыву.
— Война? — спросил Ким.
— Говорят, на лагерь солдат тоже было нападение, какие-то огромные богомолы или что-то похожее.
— И еще приказано не паниковать, — сказал Эдик. Ким поднялся, возбужденно шмыгнул носом.
— Ты же журналист, давай смотаемся? У вас еще бензин остался?
— Нет, не получится. Я должен сдать материал в редакцию.
Он не уточнял, какой материал и зачем он нужен редакции. Но переспрашивать его никто не стал. Ким просто повернулся к Ростику.
— Рост, а ты?
— Если тут просиживать, ничего не узнаем. Следовательно, — сказал он, поднимаясь, — нужно ехать.
Больше их никто не поддержал, наверное, еще не обедали, а есть тут почему-то хотелось зверски. Но доехали ребята только до завода.
Дорога тут оказалась перегорожена бревном, уложенным на два деревянных ящика, и стояло несколько солдат с автоматами. Еще несколько солдатиков сидело в стороне, в тени. Всем командовал тот парень, которого утром опускали в колодец, по фамилии Квадратный. Хотя, не исключено, это было прозвище, и довольно точное.
После недолгого препирательства пришлось возвращаться. Проезжая новостройки, они вдруг услышали заливистый голос и, свернув за угол, чуть не врезались в колонну ребят, которыми командовал мрачный темноволосый старшина. Он вел их в окружении пяти солдат с карабинами, словно конвоировал пленных. Сходство еще больше усиливалось молчанием мобилизованных, их понурым видом и штатской, неудобной одеждой. Многие несли за плечами солдатские сидоры, у одного был туристский рюкзак. Ребята освободили им дорогу, потом Ким сказал:
— Вот и началась мобилизация.
Но Ростик даже не кивнул. Ему вдруг в голову пришла отменная идея, он даже не мог понять, почему она не появилась раньше.
— Слушай, Ким, а ведь у отца есть аварийный комплект рации в мастерской.
— Ну и что?
— Ты что, не понимаешь? Она не требует электричества, ее можно использовать, если кто-то будет просто крутить маховичок.
До Кима дошло.
— Что же ты раньше не сказал?
Они добрались до дома и в спешном порядке отыскали рацию. Она оказалась вполне в норме, маховичок, вращаемый специальной ручкой, зажужжал, вырабатывая необходимый для устройства ток. Потом Ростик натянул большие, обтянутые замшей наушники и покрутил настройку.
Судя по всему, рация работала, и гораздо лучше, чем думал Рост. Но поймать хоть что-то понятное не удалось. Отругав себя за то, что плохо слушал объяснения отца, когда тот пытался научить его ловить станции, различать их и поддерживать с ними контакт, он дал послушать Киму, а когда и тот ничего не понял, ребята нашли проволоку и подсоединились к стационарной антенне, которую отец сделал на крыше их дома. Но и с усиленной антенной они только зря крутили ручку аппарата. В наушниках потрескивало, шелестело, иногда жужжало, иногда Ростику даже казалось, что он ловит звуки какой-то далекой, незнакомой речи, но ничего конкретного не ловилось.
Провозившись несколько часов, даже проголодавшись и снова перекусив, ребята поняли, что если с машиной все было в порядке, значит, никому в зоне досягаемости их антенны не известно не только радио, но и электричество вообще, потому что ни разу они не наткнулись даже на рев несущей.
Когда стрелки часов стали подползать к четырем, приехала усталая мама. Она заставила мальчишек натаскать воды из колодца в бочку и стала возиться на кухне. Ким, опомнившись, засобирался, и хотя Ростик уговаривал его остаться еще немного, все-таки отправился домой.
Тогда они остались вдвоем. Поужинав, сели в саду под вишней. Мама вытянула ноги, за один день они стали какими-то не такими, как Ростик привык, — более толстыми, натруженными. Он присел, попытался помассировать лодыжки, но мама лишь печально улыбнулась.
— Не помогает.
— А в чем дело-то?
— У стариков сердечные атаки, пришлось ходить по всему городу. Замучилась. — Вдруг она стала очень настороженной, как будто услышала что-то непонятное. — Но вот что странно. Такие перетряски должны вызвать более неблагоприятный клинический фон. А у нас даже спятивших всего-то человек пять оказалось… Складывается впечатление, что всех, в целях безопасности, анестезировали каким-то очень мудрым образом. Никто, по сути, не волнуется, не болеет, даже не очень переживает, что мы тут оказались.
