Ростик только сейчас заметил, что она сегодня утром очень мало улыбалась. Обычно она веселилась, не переставая, да так, что прохожие оборачивались.
— А я думал, ты волнуешься из-за этих мародеров… — сразу устало и нерешительно ответил Кошеваров.
— Каких мародеров? — спросил Ким.
— С ними уже разобрались, и довольно жестко, — вмешался капитан Дондик. — Практически по законам военного времени.
— Нет, мы не о мародерах хотим спросить, — сказал Пестель чуть смущенно. — Мы другие вопросы хотим задать.
— Ситуация с электричеством действительно непростая, вынужден признать, — отозвался Кошеваров, словно Пестеля волновало именно электричество. — И с водой тоже не все понятно. Но в целом…
— С водой? — растерянно переспросил Ростик. — Так вы что — не были за городом?
— А почему мы должны там быть? — жестковато спросил капитан Дондик.
— Потому что там есть доказательства, что все совсем не просто. И электричеством наши проблемы не ограничиваются, — отозвался Пестель. — Вернее, его отсутствием…
— Вы знаете наши проблемы? — снова спросил капитан.
— Нет, не будем так обострять вопрос, — отозвался Кошеваров. В его глазах билось беспокойство. — Главные наши сложности, безусловно, еще не понятны до конца, но мы выясним их и тогда…
— Главные сложности, Илья Самойлович, — отозвался капитан Дондик, — в том, чтобы сохранить спокойствие людей.
— Согласен, — тут же отозвался Кошеваров.
Внезапно Люба блеснула глазами так, что Ростик положил руку на ее велосипед, на случай, если она начнет размахивать руками, забыв о «Спорте».
— У вас глаза есть или вы будете отрицать, что… — Она замолчала. Ситуация оказалась такой, что объяснить даже очевидные вещи, как оказалось, весьма непросто.
— Отрицать? — прервал ее Дондик, прищурившись. — Что отрицать?
На высоких азиатских скулах Кима заиграли желваки.
— Да хотя бы то, что мы видели.
— И что же вы видели? — спросил Кошеваров.
— И кто видел? — спросил Дондик, оглядываясь, словно собирался звать каких-нибудь милиционеров.
— Мы все, — сказал Пестель.
Дондик мгновение подумал, потом сказал решительно:
— Вот что, ребята, закатывайте свои велосипеды в гараж, там с ними ничего не случится, и пойдемте ко мне, расскажете все по порядку.
Ким оглянулся, будто думал о бегстве. Это было так выразительно, что Ростик даже хмыкнул про себя. В самом-то деле, чего волноваться? Они ничего предосудительного не совершили, а делать из капитана чудовище из-за старых порядков, и тем более после публикации «Ивана Денисовича», явно не стоило.
Сделали, как предложил Дондик. Закатили велы, потом поднялись на второй этаж и перешли по какому-то коридору в кабинет начальника райуправления КГБ. Вместе с капитаном и ребятами, не отставая ни на шаг, топал Кошеваров. На его очень белой коже алели лихорадочные пятна, но он старался держаться.
Наконец, усевшись на стулья вдоль большого, затянутого зеленым сукном стола, перебивая друг друга, стали рассказывать. О поездке за город, о далеких развалинах, которые вполне могли оказаться и не развалинами вовсе, и самое главное — об идее Перегуды про необходимость выживать.
Два или три раза Дондик рассердился, переспросил их весьма напряженным голосом, но было ясно — он злится не на них. Кошеваров несколько раз вскакивал, ходил у стены, вдоль расставленных стульев, и шумно тер сухие, на удивление большие ладони.
Когда рассказ закруглился, Дондик закурил папиросу, поднял голову и твердо посмотрел в глаза каждому из ребят, отчеканил:
— О том, что видели и слышали, — молчок.
Это было настолько неожиданно, что Ростик удивленно протянул:
— Может, еще подписку о неразглашении дать?
Капитан сквозь зубы процедил:
— Нужно будет — дадите.
— Но послушайте!.. — воскликнул Кошеваров, но продолжить не сумел, его перебила Люба:
— Достаточно велосипеда, чтобы все узнать.
Капитан посмотрел на Кошеварова.
— Запретим.
Вдруг Пестель улыбнулся.
— Всем? — Ему никто не ответил. — А как быть с ногами, товарищ капитан? Ведь до края нашей земли можно пешком минут за двадцать дойти. Или даже быстрее.
— Может, разъяснение по радио? — спросил Кошеваров, обращаясь, конечно, к Дондику.
— Тока же нет. Даже микрофоны на площади не сумели к динамке присоединить.
Ростик погладил сукно перед собой, потом сдержанно, пытаясь быть рассудительным, проговорил:
— Товарищ капитан, мы же не враги. И людям придется что-то объяснять. Слухи…
— Разговорчивые больно, — проговорил капитан и стал закуривать вторую папиросу подряд. Внезапно Ростик увидел, как у него дрожат пальцы. Да он просто боится, удивился он про себя.
— А вам нужно быть повежливей, — спокойно-уверенно сказала Люба, она, вероятно, тоже заметила эти дрожащие пальцы капитана. — И смотреть на то, что происходит, своими глазами, а не… заемными.
Внезапно капитан опустил руки на стол и, уже не стесняясь, сжал их в кулаки. Потом поднял голову, обвел всех долгим, прищуренным от дыма взглядом. Поднялся и проговорил:
— Ладно, подождите пока.
Он вышел, Кошеваров постоял, перекатываясь с носков на пятки, потом провел ладонью по волосам и тоже ушел.
— Может, мы уже арестованы? — нервно спросил Ким.
— За что? — отозвался Пестель.
Ответить ему никто не успел. В комнату вернулся Дондик. Он даже немного запыхался.
— Пойдемте-ка, еще раз расскажете, что видели.
На этот раз идти было не очень далеко. Миновали тамбур, комнату с двумя секретаршами, испуганными светленькими девушками, которые больше смотрели в окно, чем на свои столы, и оказались в огромном, очень красивом кабинете. Ростик и не знал, что такие кабинеты бывают, тут можно было разместить две квартиры, в которой обитало их семейство.
За главным столом восседал, по-другому и не скажешь, секретарь райкома, всем известный по своим длинным и путаным выступлениям с праздничных трибун Савелий Прохорович Борщагов. Еще он был известен в городе тем, что ходатайствовал о переименовании Боловска в Брежневск. Но город сочли слишком маленьким для того, чтобы носить столь славное имя, и отказали. Впрочем, поставки стройматериалов для новостроек и количество автобусов на маршрутах увеличили.
Борщагов был уже изрядно пожилым человеком, с очень круглой головой, с пшеничным чубом, падающим на выпуклый лоб, и маленькими пухленькими руками, глядя на которые каждому становилось ясно — если этот верховодитель «атакующего класса» и занимался когда-либо физическим трудом, это было недолго и очень давно.
