Через неделю мы ушли. Скопа, все еще дувшаяся на меня, шла хорошо, последствия ранения практически не сказывались. За нами пришел тот самый Следопыт, на деле оказавшийся вовсе даже Егерем. Он провел нас по абсолютно незнакомой мне тропе, которая вывела к старой заправке, от которой в сторону Кротовки уходил сохранившийся асфальт дорожного покрытия. Блокпосты Периметра остались позади, и до дома мы добрались без приключений.
Что сказать… Было нелегко. Когда находишься в Районе, то постоянное напряжение нервов не дает тебе окунаться в переживания с той глубиной, с которой бы хотелось. А вот вернувшись — откат, полученный от них, зачастую превосходит все мыслимые ожидания. Этот раз исключением также не стал, скорее, наоборот.
Несколько дней подряд мы просто пили в «Солянке», начав спускать то, что успели заработать за несколько месяцев. Сдобный, который все прекрасно понимал, в результате запретил брать с нас деньги и подрядил двух своих вышибал контролировать тот момент, когда нас со Скопой начинало нести, и отправлять наши практически бездыханные тела домой. Нас никто не пытался задирать, понимая, что сейчас это будет чревато. Те самые Бек с Жаном, с которыми мы так и не успели подраться перед последним выходом в Радостный, прониклись этим вообще по самое не хочу. Они постоянно находились рядом и как-то раз даже самолично набили морды каким-то туристам, решившим пристать к Скопе. В общем — все нас жалели и старались накрыть волной любви и понимания.
Пить нам наконец надоело, тем более что как ни старайся, а залить эту боль и потерю ничем не удавалось. На какое-то время я вообще зарылся в себя, стараясь лишний раз не выходить из квартиры. Скопа отходила так же мучительно, но более агрессивно. Придя в себя после заливаний спиртосодержащих, она отправилась в Район с Соколом, несмотря на то что я просил ее этого не делать. Но она не стала слушать, заупрямившись и наорав на меня, а я… я не смог отправиться с ней.
Что-то надломилось внутри, что-то очень важное. Каждую ночь я выходил на улицу и смотрел на розовое небо над Радостным, и мне хотелось оказаться там. Вновь ощутить пронизывающий ветер, постоянно дующий у Черты, почувствовать запах сгоревшего пороха и как отдает в плечо стреляющий АК. Увидеть перед собой врага, без разницы, умеющего думать или нет. Пройтись тенью вдоль самых опасных мест, чувствуя, как пробегает по нервам редкая позорная дрожь. Вернуться… но нет. Дни шли, Скопа возвращалась, бросала на пол трофеи, а в стиралку грязные, пропитанные потом и кровью вещи. Залезала под душ, а потом садилась в кресло напротив, закутавшись в старый халат, дымила сигаретами и рассказывала, рассказывала. Ее не отпускало, в ней полыхали злоба и ненависть, и в каждом рейде она отстреливала хотя бы по одному «пуританину», против которых объявила форменный крестовый поход. В скором времени с ней стала ходить лишь команда Сокола, считавшего нас даже больше чем простыми друзьями. Остальные, включая явно влюбленного в нее Лебедя, рисковать не хотели. Воевать с «серыми» в Районе было сущим самоубийством. Но она хотя бы пыталась что-то делать, а вот я…
Потом меня вызвали в местное отделение Конторы, к офицеру, которого я никогда здесь не видел. Был долгий разговор, в котором, в основном, звучал мой монолог, лишь изредка прерываемый вопросами собеседника. Что и как произошло, что случилось с Ефремовой, с ее командиром, как там оказались пиндосы? Куча вопросов последовала после того, как я замолчал, и на многие из них ответить было невозможно. В какой-то момент хмурый и уставший человек, сидевший напротив, понял, что больше я не смогу ничего сказать, и меня отпустили. Самое удивительное, что с меня просто взяли подписку о невыезде и неразглашении… хотя что я мог разгласить? Не знаю, может, и мог бы, но наверняка никто не поверил бы в это. А когда мне выдали две пластиковые карты, которые при проверке оказались заполненными тугриками под завязку, я просто растерялся. Но возвращать их, естественно, не стал, обналичив обе и убрав деньги все еще безумствующей в очередном рейде сестры в сейф Сдобного.
Понимая, что нам с ней нельзя сейчас находиться рядом, съехал в однокомнатную квартирку. Специально подобрал ее так, чтобы окна выходили в ту сторону, где до сих пор полыхали газовые факелы моего города. И стал жить, ничего не делая, стараясь не встречаться с теми, с кем не так давно бок о бок ходил в рейды. Меня грызла тоска, поедом жрали отчаяние и стыд за то, что выдохся. И накатывало временами странное и страшное ощущение того, что, возможно, это мне нужно было остаться вместо Большого там, под городом. День за днем, они текли мимо, одинаково серые, наполненные лишь бесплодными тоской и жалостью. Маленький бар в старом мебельном гарнитуре-стенке никогда не пустовал, но разнокалиберные емкости в нем стали меняться все чаще. Было очень стыдно перед Скопой, которая, вернувшись из Радостного, сначала искала меня, а потом, ворвавшись разъяренной бурей, орала и размахивала руками. И плакала, уткнувшись в мое плечо, говоря что-то о том, что боится за меня. Это было правдой, потому что самому становилось страшно от бесконечного Дня сурка, в который я загнал себя сам.
А потом случилось чудо. Я просто слонялся по улицам этого большого поселка или маленького городка, кому как, подумывая о том, чтобы все-таки собраться с силами и уехать. Дальше оставаться здесь было невыносимо. Последняя встреча с сестрой закончилась очередной ссорой, после которой она вновь расплакалась и ушла, оставив меня наедине со стаканом и мыслями. Шел, не глядя по сторонам, задел кого-то плечом и двинулся дальше, даже не подумав извиниться, пока меня не окликнул очень красивый и чрезвычайно разъяренный женский голос. Первое, что увидел, оборачиваясь, были очень красивые и злые глаза. Второе… летящий прямо мне в лицо небольшой, но умело сжатый и уверенно направляемый кулак.
Найти ее оказалось просто, Кротовка никак не тянет на мегаполис. Сложнее было изложить майору Федеральной службы безопасности то, что хотел ей сказать порядком поистрепавшийся бывший вольный бродяга. Ну да, куда как странная ситуация, понимаю. Но я все же попробовал, хотя для этого мне пришлось приложить все свои дипломатические способности. Правда, сделать это получилось только спустя неделю, так как прийти в себя и вернуть относительно нормальный вид оказалось сложновато. Поглядев в последний раз на себя в зеркало, висевшее в небольшой ванной, проведя рукой по в кои-то веки гладко выбритой щеке, я отправился на рандеву с чудом. Можете представить уровень удивления в ее глазах?! И как ни странно, но вместе с ним мне то ли почудились, то ли я на самом деле увидел интерес и одобрение.
