воздухе связкой ключей, и мы направились к входу. Там я понял, что радость моя была преждевременной — ни один ключ к двери не подошёл.
— Надо выбивать, — сказала Мила.
— Пока мы будем её выбивать, он полицию вызовет, — заметил я, сожалея о том, что нельзя использовать магию, уж с её помощью я бы вскрыл эту дверь за считаные секунды.
— Значит, будем выбивать окно. Надо только выяснить, в какой комнате твой турок находится.
Мы обошли дом и заглянули во все окна первого этажа — спален на этом этаже не оказалось. Зато одно небольшое окошко было приоткрыто.
«Неужели, повезло? — подумал я. — Впервые с момента моего прибытия в Стамбул».
Я осторожно толкнул окно, оно открылось внутрь, и мы с Милой без труда проникли через это окно в дом. Оказались мы в большом гардеробе, оттуда осторожно вышли в просторный холл, объединённый в одно пространство с гостиной. В углу этой гостиной находилась лестница, ведущая на второй этаж. На улице уже светало, поэтому в доме можно было легко ориентироваться, не включая свет.
Жестом я предложил Миле идти наверх, она в ответ кивнула, но при этом отправилась на кухню. Вернулась быстро, держа в руках огромный разделочный нож. После этого осторожно, стараясь не шуметь, мы начали подниматься по лестнице.
На втором этаже было несколько комнат, и мы принялись в них по очереди заглядывать. Господин Чакыр обнаружился в первой же, но мы всё равно заглянули в остальные, чтобы убедиться, что там никого нет. По отсутствию женской и детской одежды в гардеробе сразу было понятно, что директор музея живёт один, но всё же подстраховаться стоило — вдруг у Чакыра был гость.
Когда мы убедились, что, кроме директора музея, в доме никого нет, и я уже собрался было вломиться к нему в спальню, Мила не позволила мне этого сделать — знаками показала, что лучше доверить это дело ей. Я возражать не стал, у Милы явно было больше опыта в таких делах — если не на практике, то уж во время обучения точно.
Мила мне подмигнула, как-то слишком уж задорно улыбнулась и пулей влетела в комнату. Когда я вошёл следом, она уже сидела на груди у испуганного Чакыра, прикрыв рукой ему рот и прижав лезвие ножа к его горлу.
— Вы говорите по-немецки? — спросил я у турка на самом распространённом языке Европы и подошёл к кровати.
Мила убрала руку со рта директора музея, и тот, глядя на меня испуганными глазами, принялся что-то лепетать по-турецки. Именно лепетать — на серьёзную осмысленную речь его слова были не похожи. Видимо, сильно испугался или хотел, чтобы мы так подумали.
— Вы говорите по-немецки? — повторил я свой вопрос и в ответ снова получил сбивчивое бормотание на турецком.
— Сейчас заговорит, — сказала Мила и прижала нож к шее директора музея так, что, казалось, ещё чуть-чуть и я увижу на лезвии кровь.
Турок застонал, Мила сказала ему что-то на его родном языке, после чего лицо Чакыра погрустнело ещё сильнее, и он практически на чистейшем немецком языке, отчётливо проговаривая каждое слово, произнёс:
— Кто вы? Что вам от меня нужно?
— Что ты ему такого сказала? — спросил я у Милы по-русски, проигнорировав слова турка.
— Что я говорю по-турецки, и дурачком прикинуться у него не получится, — ответила Мила.
— Кто вы такие? — снова спросил Чакыр по-немецки. — Что вы хотите? Вы грабители?
— Нет, мы не грабители, — ответил я. — Но кое-что мы у Вас заберём. То, что принадлежит нам, точнее, тому, кто нас прислал.
— А вы не ошиблись адресом?
— Нет, господин Чакыр, адресом мы не ошиблись.
— Вы совершаете большую глупость. Вы не понимаете, куда попали, — заявил турок, который, похоже, начал приходить в себя.
— Нет, это Вы не понимаете, в какую ситуацию попали, обманув князя Романова! — жёстко ответил я.
— Князя Романова? — переспросил Чакыр. — Но я не имел дел ни с каким князем Романовым! Никогда! И уж тем более никого не обманывал!
— Вы получили от его представителей крупную сумму за копию шапки Мономаха, что хранилась в вашем музее. Вы договорились с Романовым, что передадите ему эту копию, но в итоге передали другую.
— Я вообще не понимаю, о чём вы говорите! Если я не ошибаюсь, копия шапки Мономаха находится в нашем музее. Она выставляется в нём с того самого дня, как музей получил её в дар. Клянусь вам, я никогда не видел никакой другой копии и уж тем более её никому не продавал.
Ситуация начала меня раздражать уже очень сильно. Турок или решил, что у него получится свалять дурака, или, что ещё хуже, он с какой-то целью тянул время. Ни то ни другое меня не устраивало, но, к сожалению, без магии добиться от него честных ответов на мои вопросы я не мог. Всё шло к допросу с пристрастием или, говоря по-простому — к пыткам.
— Похоже, у нас проблема. — сказал я Миле по-русски. — Придётся его пытать.
— Значит, будем пытать, — совершенно спокойно ответила на это Мила и добавила: — Вообще не проблема.
Она легонько ткнула остриём ножа в щёку турка и приказала ему:
— Вставай!
— Зачем? — настороженно спросил Чакыр.
— Вставай! — повторила Мила и сильно ударила турка по лбу рукоятью ножа.
— Что вы себе позволяете? — возмутился директор музея. — Я не одет.
— Если сейчас не встанешь, отрежу ухо, — мрачно произнесла Мала и ударила Чакыра по уху плоской стороной лезвия, тот решил не рисковать и быстро поднялся с кровати, не обращая больше внимания на то, что на нём из одежды были лишь одни трусы.
— Садись в кресло! — продолжила раздавать приказания Мила.
В это раз турок не стал спорить, он сел в стоящее возле кровати кресло и лишь после этого произнёс:
— Это большая ошибка с вашей стороны.
— Привяжи его к креслу, пожалуйста, — обратилась ко мне Мила и опять поднесла нож к горлу Чакыра.
За неимением верёвок и желания их искать по всему дому, я стянул с кровати простынь и разорвал её на полоски, ими крепко привязал хозяина дома к креслу. После этого Мила положила нож на стоявший возле кресла столик и проверила крепость моих узлов. Кое-где подтянула, а правую руку привязала особенно сильно — так, что всё предплечье было примотано к подлокотнику, и лишь кисть осталась свободна, и ею можно было шевелить.
— Что вы собираетесь делать? — поинтересовался Чакыр, стараясь при этом держаться бодрячком. — Прошу вас, подумайте хорошо, прежде чем совершать что-то противозаконное.
— Что делать? — переспросила Мила. — Да вот решаю сейчас: ногти