— Позиция союзников?
— Пока молчат, товарищ Сталин. Вероятно, ждут дальнейшего развития событий.
— Ну, мы-то примерно знаем, что будет дальше. Может быть, союзники и попробуют разыграть польскую карту в политической игре против нас, при обсуждении послевоенного мироустройства. Но вот сейчас ничего конкретно сделать нам они не могут, как не стали в мире «Рассвета». А сейчас их положение хуже, так что мы нужны им больше, чем поляки. Каковы военные перспективы восстания?
— Неважные. По разведывательным данным, в районе Варшавы сосредоточивается танковый корпус СС, еще пехотные дивизии из армии резерва и прочие части в усиление. В то время как войска нашего Первого Украинского фронта находятся в ста двадцати — ста пятидесяти километрах к востоку. И они нуждаются в пополнении, а в первую очередь в боеприпасах, но если будет приказ…
— Приказа не будет, товарищ Василевский. Нет нужды спешить, надрываясь и неся лишние потери. На общих основаниях, исходя из чисто военной необходимости. Ведь в мире «Рассвета» мы все равно освободили Варшаву лишь через полгода, в январе? И мы знаем, что Коморовский нас предаст и нас же во всем обвинит так зачем торопиться?
— Будем ли мы оказывать помощь повстанцам сбросом оружия и продовольствия?
— Товарищ Берия, что с варшавской организацией Армии Людовой? СССР не бросает своих в беде.
— Были предупреждены, товарищ Сталин. Но часть все равно осталась, заявив, что разделят судьбу Варшавы, какой бы она ни была.
— Что ж, они выбрали сами… Оружие, боеприпасы, продовольствие, медикаменты доставлять будем. Чем больше немцев повстанцы убьют, тем легче после будет нам. И чем меньше в Польше останется антисоветски настроенных, тем лучше будет нам после. Когда будем строить в Польше народную власть.
— Наш политический курс по отношению к Польше? Какие инструкции давать в войска?
— Пока никаких, кроме чисто военных. Мы не потерпим в своем тылу никаких независимых от нас вооруженных формирований, равно как и любой деятельности, идущей во вред нашим усилиям на фронте. И безжалостно карать всех пособников фашизма, замеченных в сотрудничестве с оккупантами. В мире «Рассвета» мы поддерживали сильную Польшу как противовес разделенной Германии. Если здесь нам удастся занять всю Германию, зачем нам нужна единая Польша? Ведь, например, кашубы — это особая народность, как и мазурчане, силезцы… Наверное, можно еще найти.
— Так точно, товарищ Сталин, найдем. А что делать с товарищем Берлингом?
— Ему решать. Мы ведь не собираемся отнимать у него честно заслуженные награды, воинское звание? И гражданство дадим, если он попросит. Лично товарища Берлинга мы любим и уважаем, как других товарищей из его армии, но польская государственность здесь при чем? Если же он выберет сторону «незалежного панства» — что ж, очень жаль, но это будет его выбор.
— Считать ли меморандум Коморовского запрещенным к оглашению на территории СССР или, напротив, опубликовать его в нашей прессе?
— А отчего бы не огласить, Лаврентий? Пусть наш народ знает правду. И никогда, даже через много лет, не будет слушать всяких там. Ведь где молчание, там сплетни, и часто грязные. А поляки — если они не понимают, то тем хуже для них! Вам так дорога ваша вольность, ну так и защищайте ее сами! «Красная зараза» здесь к вам не придет.
— Простите, товарищ Сталин?
— Песня была такая, из той истории, которую в той Варшаве сочинил некий Щепаньский. Если только он нам здесь попадется… Что ж, если хотят быть вольными… Ну, а мы в это время решим свои дела. Что у нас в Прибалтике, товарищ Василевский?
Мы ждём тебя, красная зараза,
Чтобы спасла нас от чёрной смерти,
Чтоб четвертованный край наш встретил
«Освобождение» твоё, как проказу.
Мы ждём тебя, сброд великой державы,
В скотство введённый властей батогами,
Ждём, что потопчешь ты нас сапогами,
Зальёшь пропагандой своею лукавой.
Мы ждём тебя, лиходей вековечный,
Собратьев наших убийца кровавый,
Не жаждем мести, расплаты, расправы,
А с хлебом и солью выйдем навстречу,
Чтобы ты знал, ненавистный спасатель,
Какой тебе смерти в награду желаем,
Как в кулаке свою ярость сжимаем,
Прося твоей помощи, хитрый каратель.
Чтобы ты знал, дедов-прадедов кат,
Тюрем сибирских страж пресловутый,
Как проклинает твою доброту тут
Весь люд славянский, мнимый твой брат.
Чтобы ты знал, как нам страшно и больно,
Детям Отчизны Свободной, Святой и Великой,
Вновь оказаться в оковах любви твоей дикой,
Той, что смердит нам столетней неволей.
Непобедимые красные полчища встали
У стен озарённой пожаром Варшавы,
Тешится стая могильщиков болью кровавой
Горстки безумцев, гибнущих в грудах развалин.
Месяц прошёл от начала Восстания,
Громом орудий ты радуешь нас временами,
Знаешь — как страшно себе не найти оправдания,
Совесть загложет, что вновь посмеялся над нами.
Мы ждём тебя — не ради повстанцев спасения,
А ради раненых — тысячи их в муках мрут,
Много детей тут, кормящие матери тут,
А по подвалам гуляет уже эпидемия.
Мы ждём тебя — но войска твои всё не спешат,
Ты нас боишься — мы знаем о том, безусловно,
Хочешь, чтоб пали мы здесь, как один, поголовно,
Ждёшь под Варшавой, когда нас тут всех порешат.
Больше не просим — тебе самому выбирать:
Если поможешь — многих от смерти избавишь,
Ждать будешь — всех на погибель оставишь.
Смерть не страшна нам, умеем уже умирать.
Но, знай, победитель — из нашего общего гроба
Новая сильная Польша родится когда-то —
Та, по которой ходить не придётся солдатам
И повелителям дикого красного сброда.[21]
Палестина (территория будущего Израиля), 6 августа 1943
Иншалла! Все в руках Аллаха, и жизнь твоя, и смерть.
Андерс сплюнул. Этот сброд, именуемый «арабским легионом ваффен-СС» довел бы до нервного припадка любого европейского офицера! Сплошь голодрань из каирских подворотен — владеющих оружием бедуинов брали отдельно, в кавалерийскую дивизию СС «Саладин», а в подразделениях, перешедших из египетской армии, наличествовали свои командиры. Эти обезьяны — да, с таким же успехом «штурмбанфюрер» Насер мог наловить и вооружить африканских обезьян — еще кое-как усвоили, что по команде всем надлежит стоять мордами в указанную сторону, или так же двигаться, но чтобы при этом идти в ногу, держа строй, и речи не шло. Еще им вдолбили, как заряжать винтовку и что надо направить ствол в сторону противника и дернуть вот здесь, чтобы выстрелило — правильно же выставить прицел по дистанции и определить цели, взяв упреждение, для их тупых мозгов было непосильной задачей. Доверить им что-то сложнее винтовки было безнадежным делом. При попытке научить метанию гранат, в первый же день подорвались больше десятка, после чего гранаты из вооружения благоразумно изъяли. Зато почти у каждого на поясе болталось что-то острое, иногда приближавшееся по размерам к короткому мечу. И под его командой — потомственного шляхтича, дивизионного генерала польской армии, которому сам российский император Николай когда-то вручал диплом Академии Генштаба Российской империи, вместе с погонами штабс-капитана — две сотни этих, как там сказал Киплинг, «наполовину бесов, наполовину людей».
