Спим мы тревожно, нам снятся кошмары, и время от времени кто-нибудь будит всех остальных криками. На уме только одно — завтрашние планы, и в пять утра я чувствую облегчение от того, что уже можно действовать. Мы подъедаем остатки продовольствия — консервированные персики, печенье, улиток, и оставляем банку лосося для Тигрис, жалкий знак благодарности за все, что она для нас сделала. Похоже, этот жест ее растрогал; она корчит какую-то странную гримасу и с жаром берется за дело. За час Тигрис полностью изменяет наш облик. Она прячет форму под слоями другой одежды, под плащами и пальто, а наши армейские ботинки — под какими-то пушистыми тапочками. Закрепляет заколками парики на головах. Стирает наложенную второпях косметику и снова делает нам грим. Прячет оружие в складках верхней одежды. Дает нам в руки сумочки и другие безделушки. В конце концов, нас уже не отличить от беженцев.
— Не стоит недооценивать способности гениального стилиста, — замечает Пит, и эти слова вгоняют Тигрис в краску.
По телевизору не сообщают ничего стоящего, но переулок забит беженцами ничуть не меньше, чем вчера. Наш план — разбиться на три группы и смешаться с толпой. Сначала пойдут Крессида и Поллукс, они станут нашими проводниками. Затем выйдем мы с Гейлом и присоединимся к беженцам, которых сегодня поведут в президентский дворец. За нами пойдет Пит, который, в случае необходимости, отвлечет внимание на себя.
Тигрис следит за тем, что происходит на улице, из-за шторы. Выбрав подходящий момент, она отпирает дверь и кивает Крессиде с Поллуксом.
— Береги себя, — говорит Крессида, и они с Поллуксом уходят.
Через минуту за ними последуем мы. Я достаю ключ, освобождаю Пита от наручников и кладу их в карман. Пит потирает и разминает запястья. На меня накатывает волна отчаяния — как в тот раз, на Квартальной бойне, когда Бити дал нам с Джоанной проволоку.
— Только без глупостей, ладно? — говорю я.
— Нет. Только в крайнем случае. Абсолютно, — отвечает Пит.
Я обнимаю его за шею. Секунду он колеблется, потом тоже обнимает меня. Его руки не такие крепкие, как раньше, и все равно теплые и сильные. На меня обрушивается поток воспоминаний, таких сладких воспоминаний. Тысячи моментов, и в каждом из них его объятия были моим единственным убежищем. Тогда я этого не ценила. А сейчас я Пита потеряла.
— Ну ладно. — Я отпускаю его.
— Пора, — говорит Тигрис.
Я целую ее в щеку, застегиваю красный плащ с капюшоном, натягиваю на лицо шарф и выхожу на мороз вслед за Гейлом.
Колючие снежинки кусают меня за щеки. Заря безуспешно пытается пробиться сквозь мрак. В темноте можно разглядеть только тех, кто совсем рядом. Это прекрасно, но беда в том, что я не вижу Крессиду и Поллукса. Опустив голову, мы с Гейлом ковыляем вместе с беженцами. Вокруг плач, стоны, затрудненное дыхание— а где-то неподалеку слышна стрельба.
— Дядя, куда мы идем? — спрашивает мальчик, дрожащий от холода.
— В президентский дворец, там нам дадут новое жилье, — пыхтит мужчина, пригибающийся к земле под тяжестью небольшого сейфа.
Мы выходим на одну из главных улиц города.
— Держись правой стороны! — командует кто-то.
В толпе стоят миротворцы, управляющие потоком людей. Из-за стеклянных витрин на нас глядят испуганные лица; магазины уже битком набиты беженцами. Если так пойдет и дальше, то уже к полудню у Тигрис появятся новые гости. Похоже, мы оказали услугу не только ей, уйдя оттуда.
Снегопад усиливается, но солнце светит ярче, и поэтому видимость улучшилась. Я замечаю Крессиду и Поллукса, они бредут в толпе ярдах в тридцати от нас. Я оборачиваюсь и пытаюсь найти Пита. Его я не вижу, однако замечаю девочку в лимонно-желтом пальто, которая с любопытством разглядывает нас. Я толкаю Гейла локтем и замедляю шаг, чтобы пропустить ее вперед.
— Возможно, нам нужно разделиться, — говорю я вполголоса. — Вон та девочка...
Грохочут выстрелы, и несколько людей рядом со мной валятся на землю. Вопли сливаются с треском второй очереди, которая срезает группу людей позади нас. Мы с Гейлом падаем на мостовую, проползаем десять ярдов и прячемся за стеллажом с сапогами, выставленным перед обувным магазином.
— Кто стреляет? Ты его видишь? — спрашивает Гейл, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь из-за рядов украшенной перьями обуви.
Через щель между лиловыми и светло-зелеными кожаными сапогами видна только улица, заваленная телами. Девочка, наблюдавшая за мной, стоит на коленях рядом с лежащей неподвижно женщиной, рыдает и пытается ее разбудить. Вдруг желтое пальто становится красным, и девочка падает: еще одна очередь попала ей в грудь. Я смотрю на крошечное тельце и на мгновение теряю дар речи. Гейл толкает меня локтем.
— Китнисс?
— Они над нами, на крыше, — отвечаю я. Снова раздаются выстрелы, и на заснеженную мостовую падают люди в белой форме. — Пытаются уничтожать миротворцев, но с меткостью у них не очень. Наверно, это повстанцы.
Мои союзники прорвали оборону противника, однако никакой радости я не испытываю. У меня из головы не идет лимонно-желтое пальто.
— Если начнем стрелять, нам конец. Весь мир поймет, что это мы, — говорит Гейл.
Он прав. У нас есть только наши знаменитые луки; выпустить хоть одну стрелу — значит, известить обе стороны о том, что мы здесь.
— Мы должны подобраться к Сноу! — яростно выпаливаю я.
— Тогда пошли, пока эти ребята не взорвали весь квартал, — говорит Гейл.
Мы продолжаем путь, держась вдоль стен. Только вот стены — это, в основном, витрины, за которыми видны прижатые к ним потные ладони и изумленные лица. Я поднимаю шарф повыше, и мы бежим от одного магазина к другому. За стеллажом с фотографиями Сноу в рамках мы обнаруживаем раненого миротворца, прислонившегося к кирпичной стене. Он просит о помощи. Гейл бьет его коленом по голове и забирает у него оружие. На перекрестке Гейл убивает второго миротворца, так что теперь у нас есть огнестрельное оружие.
— Так кто мы теперь? — спрашиваю я.
— Отчаявшиеся жители Капитолия, — отвечает Гейл. — Миротворцы решат, что мы на их стороне, а повстанцы, надеюсь, найдут себе более интересные цели.
Я не уверена в правильности такого решения, но когда мы добираемся до следующего квартала, кто мы — и кто все остальные, — уже не важно. На лица никто не смотрит. Да, повстанцы здесь, это точно — они выбегают на улицу, прячутся в подъездах и за машинами, стреляют, выкрикивают команды хриплыми голосами. Повстанцы готовятся встретить армию миротворцев, которая уже идет сюда. Беженцы — безоружные, сбитые с толку, раненые — оказались меж двух огней.
