Строгов-Гризли чувствовал себя немногим лучше своих спутников, но в любом состоянии он прежде всего оставался сталкером. Привычно фиксировал, почти на уровне подсознания, подробности бытия Зоны, незаметные ни Ким, ни Лопесу. Он видел, что слева, у самого откоса, над грудой выбеленных, словно кости, досок приплясывает «веселый призрак». Лениво так приплясывает, видно давно уже. А справа, со стороны аварийной площадки, тянет горячим ветерком. В ту сторону соваться не следует – «комариная плешь» редкой разновидности, похожая на морскую звезду со множеством щупалец. В ее центре – расплющенная, будто катком, ворона. Откуда она взялась? Ведь птицы над Зоной, как правило, не летают. Чуть дальше – пара «пустышек». Кто-то их здесь бросил? Стервятник или уже сам Шухарт?
Сквозь душный туман, образовавшийся у него под черепом, Гризли вдруг осознал, что идет дорогой легенды – в самом прямом и пошлом смысле этого выражения. Ведь именно здесь неоднократно проходил Барбридж, прячась за спину очередной «отмычки», чтобы потом вымолить у Зоны себе кучу денег и красивых детей. И здесь же шел Рыжий Рэд, хриплыми окриками направляя по «безопасному» пути вымоленного папашей в Зоне красавчика Артура Барбриджа, чтобы им отомкнуть дверь в собственное счастье. И сюда теперь пришел он, Михаил Аркадьевич Строгов, выпускник физтеха, приехавший в Хармонт за знанием и превратившийся здесь в наркомана, шпиона и сталкера. И как водится в этих проклятых краях – пришел не один, а сразу с двумя говорящими «отмычками».
Ноги у Гризли вдруг ослабели, и он тяжко осел на груду щебенки. Ким и Лопес механически остановились, загородив его от солнца. Это было прекрасно, но Строгов пробормотал: «Привал…», и тень исчезла. Впрочем, сталкер этого не заметил, он мгновенно провалился в сон, как в обморок, а когда очнулся, то увидел, что беспощадный блеск дневного светила померк. Оно не торчало теперь в зените, а спряталось за щетинистые вершины далеких сопок. Американка и колумбиец спали, на их пунцовые от солнечных ожогов лица было страшно смотреть. И Гризли не стал смотреть – он поднялся на ватных ногах и заглянул туда, куда предстояло еще спуститься.
Серпантин закончился. Дальше шел пологий, но прямой спуск, основательно развороченный гусеницами и колесами. Справа поднимался похожий на надколотую сахарную голову откос. А слева начиналась выработка – громадный разрез в известковой стене. Словно длинношеий диплодок, застигнутый вымиранием во время пастьбы, у разреза стоял экскаватор, уткнувшись ковшом в груду выбранного щебня. В косых лучах заходящего солнца проржавевшая машина была видна во всех подробностях, вплоть до облупившейся красной краски на крыше. Со стрелы экскаватора, с самого ковша и из трещин откоса свисали черные сосульки, а возле изъеденных коррозией гусениц растеклись черные кляксы. Если не знать, что это – легко представить, как нерадивый шоферюга перевернул битумовоз, расплескав содержимое по карьеру.
У самого дна уже залегли тени, и Золотого Шара Строгов не увидел, в глубине души надеясь, что его там и нет. Как было бы прекрасно, если бы машина, исполняющая желания, оказалась всего лишь очередной легендой Зоны, которых вокруг нее пруд пруди. И не надо было бы принимать решение, кому идти через «мясорубку». Строгов знал, что лукавит перед собой. Какой тут может быть выбор? Кимберли Стюарт, молодая дуреха, ради сенсации-однодневки ввязавшаяся в авантюру, истинной цели и цены которой она не знает, и Андре Лопес, липовый лаборант, кадровый сотрудник ЦРУ, который, если понадобится, положит всех и по трупам пройдет прямиком к офису своего начальника – доложить об успешном выполнении задания.
Кем именно пожертвовать, вопроса нет. Вопрос – во имя чего?
Желание у него было только одно, чтобы все ЭТО прекратилось: Зона с ее погаными чудесами, Бродяга Дик, заботливо выращивающий человечеству смену. Поселок мутантов – жестокая пародия на это самое человечество. Ведь если Золотой Шар всесилен, он должен уничтожить Зону. Если пришельцы по какой-то причине вынуждены были поспешно удалиться, не могли они не оставить механизма, который бы подчистил за ними все, что они бросили. И почему бы этому механизму не быть Золотым Шаром?
Строгов понимал, что его рассуждение не выдерживает критики. Была бы на свете только одна Зона, хармонтская, теорию поспешного бегства инопланетян еще как-то можно было приспособить к этому вывихнутому мирозданию, но еще пять Зон – это уже перебор. Такого безобразия не допустили бы даже мы, люди, не то что сверхцивилизация. Будь она проклята… Но главное все-таки было не в этом, а в том, что Золотой Шар исполняет только самые глубинные желания, зачастую спрятанные от самого желающего. И заботясь о человечестве, можно было запросто получить кубометр баксов или кучу первосортного кокса. И это в лучшем случае, а в худшем – каких-нибудь очередных счастливчиков…
Сзади послышались сонные голоса. Гризли обернулся. Потенциальные «отмычки» приходили в себя, после бездонного, как обморок, сна.
– Боже мой, – простонала Ким. – Я грязная и у меня все болит…
– Выпить бы, – вторил ей Лопес. – И пожрать…
Гризли присел рядом, принялся расшнуровывать рюкзак, приговаривая:
– Сейчас-сейчас… Не стоните…
Он достал банку газированной глины, открыл ее, протянул Ким.
– Смажь ожоги, Дейли, – сказал он. – К утру будешь как новенькая…
– А мне?
Сталкер покопался в рюкзаке, вытащил полную флягу, протянул напарнику.
– Ты тоже… смажь…
– Что это? Вода?
– Обижаешь… Вискарь.
– Дьявол тебя побери, русский! – заорал Лопес. – Ты все эти дни таскал на себе такую роскошь и ни разу не приложился?!
– В Зоне сухой закон…
– А сейчас чего ж?..
– А сейчас… – Строгов посмотрел на темнеющее небо, подставляя лицо вечерней прохладе. – Сейчас можно и подкрепиться, – он расстелил поверх щебенки кусок брезента, выложил консервы и пачку галет. – Эх, жалко, дровишками не запаслись…
Строгов проснулся на рассвете, от сухого, жесткого прикосновения к лицу – будто птица царапнула лапкой. Он открыл глаза, и увидел перед собой, сморщенное, коричневое, как сушеный финик, лицо Гуталина. Фанатик улыбнулся щербатым ртом и приложил высохший палец к толстым губам. Строгов оперся ладонями о хрустнувшую гальку и сел. Гуталин распрямился и поманил его за собой. Физик не посмел ослушаться. Этот непостижимый старик, последний из великих сталкеров прошлого века, друг Рэда Рыжего, сумасшедший религиозный фанатик и лжепророк, мог следовать за ними от самого Сухого тоннеля, но с тем же успехом мог соткаться из утренних теней. Как бы то ни было, но Гуталин был здесь хозяином, а он, русский физик и шпион, лишь назойливым гостем. А хозяина следовало уважать. Строгов подошел к старому негру, но тот отодвинулся, словно русский был прокаженным, и мелкими шажками двинулся вдоль обрыва.
