«Банг!» – и головная «галоша», которая теперь стала хвостовой, разлетелась пылающими обломками. Пулеметы сторожевых «ящеров» зачастили, к ним присоединились башенные орудия бронеглидеров, но чудовищный смерч остановить они не могли.
«Банг!» – взорвалась еще одна машина. Нервы водителей остальных «галош» сдали. Неслышно в грохоте сухой грозы, взвыли турбины. Бронеглидер, двигающийся в середине колонны, тяжелой кормой врезался в машину, чей водила оказался не столь расторопным. Потерпевшую «галошу» развернуло поперек серпантина, и она зацепила когтистую лапу сторожевого робота. Беспомощно задрав к небу пулеметные жерла, Страж рухнул в карьер.
«Банг!» – огненный перст перепахал сразу два бронеглидера. Столбы черного жирного дыма поднимались в безветренное небо. Уцелела лишь одна «галоша». До выезда на дорогу ей оставалось одолеть не больше сотни метров, но путь преграждал последний уцелевший робот. Страж выполнял свой запрограммированный долг – старался достать пулеметными очередями неуязвимого врага. Командир бронеглидера принял нетривиальное решение. Над корпусом взвилась ракетная турель. Короткая и толстая, начиненная взрывчаткой стрела сорвалась с нее, и верный своему предназначению Страж исчез в огненном шаре объемного взрыва.
Расталкивая тупым носом обломки робоящера, полицейская «галоша» выскочила на дорогу. Пронеслась под кружащимися в воздухе досками – все, что осталось будки сторожа – и вырвалась из западни. Уцелевшие роботы-сталкеры, подрагивая вибриссами, мчались следом.
Громовой смерч не стал преследовать беглецов. Он утратил ослепительный блеск, помутнел и принялся втягивать смертоносное электрическое жало в грибо-образное навершие, что образовалось на месте жерла воронки.
Строгов поднялся на ноги, задирая голову к небу. Воронка превратилась в странную вертикальную тучу, в очертаниях которой было что-то до боли знакомое.
– Познакомься, сталкер, – сказала Кимберли Стюарт, подходя к русскому физику и беря его за руку. – Это медвежонок Дик…
Туча будто услышала ее. Верхняя грибообразная часть обзавелась парой округлых «ушей», а по бокам вытянулись трогательные в своей неуклюжести «лапы». Бродяга Дик принял самую безобидную из своих воплощений форму.
– Мы уже знакомы, – прохрипел Строгов и закашлялся от пыли, что скопилась у него в глотке.
– Знакомы, да не совсем, – откликнулась Ким. – Бродягой его называют от неумения думать, а он никакой не бродяга. Ему незачем бродяжничать, ведь, в отличие от нас, Дик у себя дома.
Строгов посмотрел на журналистку так, словно видел ее впервые. На белой от пыли, прочерченной темными бороздами маске, что заменяла лицо, сияли живые, ясные, счастливые глаза. Нет, Кимберли Стюарт вовсе не сошла с ума, и искренне верила в то, о чем говорила. Строгову хотелось спросить у нее еще что-нибудь про медвежонка Дика, но вместо этого он осведомился:
– А где Лопес?
Ким прыснула.
– Он обмочился, представляешь! – сообщила она радостно, словно трехлетка в детском саду. – Дик напугал его. И теперь наш бравый разведчик сушит штаны за экскаватором.
– И нет здесь ничего смешного, мисс Стюарт, – пробурчал Строгов. – Я сам едва в штаны не наделал, когда твой мишутка принялся крушить полицейские «галоши»…
– Мой мишутка – это ты! – вдруг заявила Ким и поцеловала его в грязную щеку. – Большой и сильный русский медведь.
– Ладно, ладно, – смягчаясь, пробормотал «русский медведь». – Пойдем-ка к Золотому Шару, попросим у него сухие штаны…
– Ты как хочешь, а я попрошу, чтобы меня наконец приняли в штат этой долбаной газетенки!
