Hans. Morgen. In der Taveme «Drei Eber», 14:00 Uhr. Johann.[88]
На встречу в трактир «Три кабана» я отправился вместе со своим лучшим другом, карликом и государевым шутом Лукой Чистихиным, Петру Алексеевичу уже было за сорок, но государь по-прежнему сохранял мальчишеское любопытство и любовь ко всяким диковинам и невероятностям этого мира. При его дворе можно было встретить самого высокого или самого низкого человека в мире. В эту поездку в Европу русское посольство не было таким большим, каким, скажем, было Великое посольство, посещавшее европейские страны в конце прошлого века, но официально в его состав были включены шесть русских певцов и плясунов, а также государевы шуты нормального человеческого роста и карлики. Так, Лука был росточком в локоть человеческой руки, не имел внешних уродств, у него было нормальное, только миниатюрное, телосложение и блестящий разум. Иногда мне приходилось наблюдать, как Лука Чистихин молчаливым и без дурацких кривляний покидал государев кабинет, видать, и государь прислушивался к советам этого маленького человечка. Петр Алексеевич его любил и вместе с собой возил по всему миру, стараясь надолго с ним не разлучаться.
Почему я взял шута-карлика с собой? Да потому, что своей внешностью, умом и поведением Лука наверняка отвлечет внимание посетителей трактира от моей особы и встречи с бойцами группы, благодаря его усилиям я мог бы с ними в полной мере пообщаться.
В этот день Лука был до безобразия весел, много смешил меня, чуть ли не довел до колик в животе. Я за всю свою жизнь столько не смеялся, но сохранять какую-либо серьезность при шутках Луки было невозможно. С диким хохотом мы так и ввалились в трактир. Я уже был весь в слезах от этого истерического хохота, они сплошной рекой текли по моим щекам, а Лука с самым невинным и с серьезным видом рассказывал очередную прибаутку из жизни государева двора.
Трактир «Три кабана» в это обеденное время был до отказа забит посетителями, которые с удивлением посматривали на меня, заливающегося смехом, а затем переводили взгляд на маленького Луку, который был мне ниже пояса. Но после этого взгляда на шута они уже больше ни на что не смотрели, карлик начинал полностью занимать их умы. Чтобы датчане лучше понимали Луку Чистихина, я сделал так, чтобы шутки и прибаутки карлика в помещении трактира автоматически переводились, с сохранением фольклорного юмора, на датский язык. После чего Лука окончательно превратился в центр всеобщего внимания, на него и только на него смотрели посетители трактира. Они слушали и смеялись над его шутками. В зал вышла вся прислуга трактира, и даже хозяин этого заведения, обладатель мощного пивного животика, красовался в проеме кухонной двери.
Поначалу в зале трактира звучали отдельные и легкие смешки, датчане, по своему характеру весьма сдержанные люди, несколько замедленно реагировали на выступление моего маленького друга-карлика. Затем смешки начали переходить в смех, сначала вполголоса. Ну вы знаете, это когда люди стесняются смеяться и из-за этого глупого стеснения прикрывают рот руками. Совершенно незаметно смех вполголоса перешел в дикий хохот, который вскоре захватил все помещение трактира. Над шутками и мимикой государева шута Луки Чистихина поголовно ржали все посетители зала трактира, громко смеялась прислуга и держался за живот хозяин трактира.
К моему столу подошел некий русский негоциант Иван Чернов, а на деле поручик русской армии Иоганн Зейдлиц, и хотел начать представлять бойцов своей группы, но жестом руки я его остановил. Мне требовалось время, для того чтобы перебороть радость, которая сейчас меня охватила, при виде этого немца, который так неожиданно стал играть значимую роль в моей жизни. По всей очевидности, Иван-Иоганн догадался об этих моих чувствах, но повел себя так, как и должен был вести простой немецкий бюргер. Он остался холоден и непроницаем, ни одним жестом или мимикой не выдал обуревавших его внутренних чувств, по которым мы уже должны были броситься друг к другу в объятия. А вместо этого в течение полуминуты посматривали друг другу в глаза, стараясь ими выразить наши внутренние чувства.
Все-таки я вероломный человек, пока мы рассматривали друг друга, мой мысленный зонд проник в сознание Ивана Ивановича Чернова и произвел небольшие действия. А именно, сделал так, чтобы Иван Иванович мог бы обмениваться со мной мыслями на расстоянии, чтобы он мог бы внутренне определять настрой человека, лжет или говорит правду его собеседник, а в иных случаях и «подсказывать» человеку, как ему следует поступать в той или иной ситуации.
Затем Иван Иванович поднялся на ноги и вернулся за свой стол, теперь мы могли обмениваться мыслями, не поднимаясь со своих мест и не привлекая чужого внимания. Со своего места Иван Иванович вкратце рассказал о своих бойцах, о двадцати молодых парнях в возрасте от девятнадцати до двадцати трех лет. В группе в основном были крестьянские сыновья, которым присвоили солдатские и капральские чины, но в ней также было несколько молодых дворян из семей староверов, которым нравилось подраться и которые не желали учиться европейским наукам. Иван Иванович мыслил несколько замедленно, одну за другой он называл клички бойцов и давал им краткую характеристику.
Ни один из бойцов группы, разумеется, не поднимался на ноги и ко мне не подходил, не кланялся в пояс, как требовалось бы по регламенту. Все ребята оставались на своих местах, пили пиво или слабое вино, некоторые перекусывали. Я же только с этими парнями обменивался взглядами, успевая в их подсознание закладывать метки, чтобы впоследствии любой из этих парней при любых ситуациях мог бы меня признать, чтобы подчиниться и выполнить мои приказания.
Только мы с Иваном Ивановичем закончили мысленную процедуру знакомства с бойцами группы, как в хохочущий трактир ввалилась толпа новых визитеров. Посетители продолжали хохотать шуткам Луки, не обращая внимания на новых посетителей. В этот момент я успел только отметить, что среди вновь появившихся не было ни датчан, ни русских и вели они себя довольно-таки грубовато. Проходя мимо сидевших за столами к свободному столу, они громко разговаривали и шпагами явно намеренно задевали старых, смеющихся посетителей. По всей вероятности, это все же были немцы или, если уж быть совсем точным, этими людьми были ганноверцы.
С появлением ганноверцев в моей голове впервые за все это время прозвенел тревожный колокольчик, словно он предупреждал о приближающейся опасности. Я мысленно связался с Иваном Ивановичем и попросил, чтобы он обратил внимание на появившихся в трактире немцев, ганноверцев.
