В тот год у Казани было весело и интересно — что по будням, что в выходные. Там все время собирался народ. Кто-то продавал новые, свободные газеты, кто-то проводил митинги, случались даже серьезные драки между политическими противниками.
А еще там же собирались вольные музыканты, неформалы, просто тусовщики — каждой твари по паре.
Редрик проходил мимо них, его не замечали. И это было очень хорошо и правильно.
Музыканты были самыми разными. Чаще всего исполняли песни каких-нибудь известных авторов, иногда выступали с целой программой на злобу дня. Порой — просто пели, чтобы пустить по кругу шляпу. Так можно было даже неплохо заработать на жизнь.
Редрик остановился как раз в тот момент, когда один из музыкантов, обратившись к напарнику, сказал:
— Давай из Михаила Щербакова, здесь этого еще не дышали.
Тот кивнул, взяв первые аккорды.
Песня была о нем, о том, что происходило там, в кошмаром сне Михайграда. По крайней мере, так показалось. Вряд ли неизвестный Редрику поэт знал хоть что-нибудь о тех соитиях, да разве это важно?
Он посмотрел на музыкантов. Молодые ребята, не ведающие о том, что такое война. И жуть и безысходность песни до них не доходила.
Не кричи, глашатай, не труби сбора,
Погоди, недолго терпеть.
Нет, еще не завтра, но уже скоро
Риму предстоит умереть.
Радуйся, торговец, закупай мыло
— Мыло скоро будет в цене.
Скоро будет все иначе, чем было.
А меня убьют на войне.
Голос не дрожал, ребята пели спокойно и ровно:
Знать, что будет завтра, — много ль в том толка!
Думай о сегодняшнем дне.
Я ж, хотя и знаю, но скажу только,
Что меня убьют на войне.
Редрик отошел к скамейке. «Думай о сегодняшнем дне!» Легко сказать!
А если дни тянутся и все никак не могут закончиться, муторные, серые дни, полные тоски и пустоты. И ты знаешь, что пройдет ночь и настанет точно такой же серый день, во всем повторяющий предыдущий — и некуда, некуда от этого будет деться!
Он присел на скамейку, закрыл глаза и надолго задумался. Стоило ли продолжать жить, если тебя УЖЕ убили на войне, а все, что ты есть — это ходячая и говорящая оболочка. А больше — ничего!
— Молодой человек, — окликнул его какой-то девиче ский голосок, — молодой человек?
Редрик не сразу понял, что обращаются именно к нему, но все же обернулся.
— Вам котенок не нужен? Мне надо раздать, последний остался, — сказала девчонка лет двенадцати. Ишь ты, как по-взрослому обращаться научилась!
— Котенок? — немного непонимающе спросил Редрик. — Зачем — котенок?
— Ну, котенок, — девочка показала коробку, в которой спало нечто серое и пушистое. — Кошечка…
Вероятно, котенка пока так и звали — Кошечка. Словно бы расслышав, что речь идет о нем, котенок открыл глазки, привстал на лапки и посмотрел на Редрика.
— Сколько стоит?
— Нисколько. Мне, я же говорю, раздать надо. А эта — последняя. — Она легонько погладила зверушку. — Не берете, — вздохнула девчонка. — Ладно…
— Погоди, — что-то кольнуло сердце Редрика. Он сам не понял, зачем это сделал, но протянул руку, и котенок доверчиво вскарабкался на рукав его куртки. Кажется, этот человек пришелся зверушке по душе. К тому же, было в нем что-то кошачье, родное — что именно, маленькое создание не могло понять.
— Вот и хорошо, — девчонка сразу отодвинулась подальше, словно бы опасаясь — незнакомый «молодой человек» сейчас отправит котенка обратно в коробку и скажет, что такого добра не нужно.
— Считай, что взял, — успокоил ее Редрик. — Как ее называть-то?
Но девчонки и след простыл.
Уже дома котенок получил имя — Кассандра. Просто Редрику — совершенно неожиданно — захотелось дать зверьку имя позаковыристее. Он еще и сам не понял, что именно происходит. Ему ЗАХОТЕЛОСЬ что-то сделать. И это было впервые после Михайграда.
Кошечка деловито поужинала — Редрик выставил ей миску с молоком. А после сытного ужина Кассандра решила, что будет очень неплохо немного поиграть со своим человеком.
Тот безучастно сидел в кресле, будто бы наблюдая за котенком, а на самом деле — не видя никого и ничего вокруг. И это было совершенно неправильно. Поэтому Кассандра взобралась к нему на колени и требовательно мурлыкнула — зачем расселся, давай немного поиграем.
Редрик склонился над ней, погладил короткую шерстку, почесал за ухом, заставив котенка блаженно прикрыть глазки.
А потом он улыбнулся — впервые просто так, не на людях, и тихо проговорил:
— А знаешь, ты права, Касси. Я что-то совсем раскис, так нельзя. Нельзя никого любить так, чтобы ты не мог пере жить его смерть…
Котенок внимательно поглядел на своего человека. Вряд ли он понял, о чем идет речь, но Редрику показалось, что в глазках маленькой зверушки промелькнуло что-то, похожее на сочувствие…
Он обернулся к окну: осенний закат раскрасил небо в оттенки красного и фиолетового, розовые блики падали на пол, на мебель, даже на котенка, свернувшегося у него на коленях. Закат не был тревожным, он казался спокойным и мягким. Мир для Редрика потихоньку становился таким, каким он должен быть. А в центре этой вселенной тихо и успокаивающе мурлыкала маленькая кошечка.
Глава 30
Предложения и отказы
Санкт-Петербург,
наши дни
После разговора с Эвелиной Джагара была раздражена. Значит, ее Кари ухитряется еще и приударять за кем-то другим. Конечно, он парень видный, на другого она и смотреть бы не стала, но он должен, обязан хранить верность ей! Понятно, что Эвелина — дура, что она всех мужиков не считает за людей. Но дыма-то без огня не бывает!
Конечно, Кари ей не изменял — в физическом плане. А если он просто посматривал на кого-нибудь? Вряд ли, конечно, на Нику, хотя…
Она подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Нет, правда, хороша, можно сказать, фотомодель, но если после красоты его тянет к чему-то похуже? А ведь бывает, бывает и такое. Она сама читала, только не помнила, где именно.
А раз так, надо принять все меры. И совершенно правильно она послала его по телефону. Ничего, придет как миленький, и станет прощения просить! Даже если и без греха — все равно будет!
Леди Джагара не хотела признаваться себе, что даже если бы грех и был — даже такой, о котором говорила Эвелина, — она бы все равно сменила гнев на милость. Кари — это подарки, клубы. Развлечения. И отказываться от всего этого она не собиралась.
В дверь позвонили. Девушка быстро выбежала в прихожую, еще раз бросила на себя взгляд в зеркало — вроде, все было, как надо, — и только после этого подошла к двери и спросила:
