Вячеслав Железнов - Р.А.Ц.

— Так. И что будет, когда она выйдет на режим?

— Частоты сигналов меняются, они демонстрируют слабую тенденцию к схождению. Оружие понемногу изменяет приходящие волны и когда-нибудь сведет их все к когерентности. Тогда волны начнут интерферировать, и усиление их амплитуды сотрет нас с лица земли, тьфу, планеты. Это будет равнозначно землетрясению с магнитудой свыше десяти. Также возможны и другие последствия — генерация сверхмощного инфразвука на смертельных частотах, всякие резонансные явления, при достаточной мощности и времени воздействия — образование тектонического разлома прямо под РАЦем. Кора просто треснет. А-а, впрочем, задолго до этого все уже обвалится.

— Сколько у нас времени?

— Около полутора суток.

Вдруг подключились метеорологи:

— Фиксируем значительное усиление резонанса Шумана. Мощность распределятся по спектру неравномерно, увеличивается с ростом длины волны. У нас нет оборудования для уверенного приема крайних значений СДВ, это прерогатива подводников, остается лишь предполагать, что она продолжает расти и далее.

— О чем это говорит?

— Есть возможность принимать многократно переотраженные волны, плюс особенности 'свистящего атмосферика' — нам удалось вычислить, что более одной сотой общего потока идет вот из этой области. — на картинке протаяло бледно-серое пятно размером чуть больше поперечника УР, полностью накрывающее его территорию с небольшим смещением.

— Также есть случаи возбуждения более высоких частот, что означает аномальное движение ядра планеты. Случаи постепенно учащаются — косвенное подтверждение данных сейсмостанции.

Горчаков более не раздумывал. Вызвав командира особой роты, он сказал:

— Всё слышали? Нужно любой ценой взять объект.

Тот просто кивнул и отключился. Генерал вызвал реакторную по закрытому каналу:

— Установка успела что-нибудь накопить после переброски раненых?

— Менее десяти процентов номинала. Хватит только на окрестности РАЦ. Старт в таком режиме вызовет серьезные разрушения переносимого объема и полностью уничтожит установку. За тридцать часов успеем еще процентов двадцать подкопить, и то при одиннадцатом режиме реакторов. А скорее всего, толчки и этого сделать не дадут.

Вдруг главный энергетик остановил уже собравшегося переключиться Горчакова:

— Яков Петрович, э-э… может, нам онны подсобят, как со станцией?

Станция! Командующего словно молнией прошило. Она не относилась к его ведению, да и нагромождение событий, требующих немедленного реагирования, заслонило ситуацию — но сейчас все изящество замысла Хранительницы вдруг стало ослепительно ясным. Наверняка она воспользовалась какой-то своей техникой пси, наводя на людей пелену морока, потому что никто так и не спросил, как станция будет выбираться обратно. Тонкая, изысканная месть! Разумеется, угроза тотального уничтожения, даже не угроза, а просто информирование о дате холокоста — такое не могло быть оставлено оннами без ответа. Никто ничего не обещал — они сами ступили в ловушку. Как не вовремя!

Командующий скрипнул зубами. Но нужно было действовать дальше, текущие проблемы были достаточно серьезными — смертельно серьезными, — чтобы отложить вопрос со станцией на потом. В сущности, ей ничего пока не грозило, просто мороз пробирал при мысли о том, каково ребятам тупо болтаться на орбите над убитой ими планетой.

— Циркуляр по коду 'один'. Ситуация два-пять-семь — эвакуация ограниченного объема УР. Всему личному составу в течение двадцати часов перевести технику и оборудование на автоматический режим работы, тип 'паранойя-плюс', затем с личными вещами перейти в Центральный сектор. Службам тыла уплотнить жилые галереи, разместить прибывающих в помещениях сектора в пределах Большого Садового туннеля. Инженерным службам с привлечением вновь прибывающих начать всемерное укрепление сводов помещений, ожидается серьезная сейсмическая активность при старте.

Вид с орбиты был удручающим. Космонавты и рады были бы не смотреть вниз — но делать больше было нечего. Системы станции исправно собирали всю возможную информацию, заполняя бездонную память копьютеров 'Южного креста', но делали это в автоматическом режиме, не требуя постоянного к себе внимания. Карты звездного неба и карты планеты в масштабе один к одному, измерения физических полей и параметров небесных тел. Поскольку станция все-таки являлась военной и была оптимизирована для работы на планету, чисто научных приборов на ней стояло немного, а большинство средств наблюдения собирало сведения о том, что происходит внизу. Впрочем, кое-какие теории проверялись, например, обсерватория пыталась привязаться к квазарам и цефеидам, согласно гипотезе о том, что части Древа Миров лежат в едином пространстве, лишь разъединены непредставимыми расстояниями. Успехов пока не было.

Командир экипажа, Геннадий Иванович Падалка, занимался тем, что смотрел на звезды. Данная система лежала в своем рукаве несколько выше плоскости симметрии галактического диска, почти на северной границе рукава, темные облака не заслоняли видимости в оптическом диапазоне, а потому она могла похвастаться великолепнейшим видом на местный Млечный Путь. Ночью огромная блистающая полоса из мириадов звезд простиралась через все небо, соперничая в яркости с Луной. Это было поистине потрясающее зрелище. Если бы этот мир был родиной человечества, оно вышло бы в космос гораздо, гораздо раньше, просто не усидело бы на двумерной плоскости земли, когда звезды зовут с такой силой. Старый подтянутый полковник исполнил мечту каждого мальчишки, стал космонавтом — но душа жаждала большего. На рабочем столе у него стояла фотография области сверхдальнего обзора орбитального телескопа, на которой теснились десятки тысяч даже не звезд — галактик. Эта фотография будоражила ум, полнила воображение картинами грандиозных, бесконечных пространств Вселенной и заставляла стонать сквозь зубы от неистовой неизбывной тоски по звездам. На вершине карьеры он стал командиром огромной боевой станции, увидел другие миры и чужие солнца, но острый разум было не обмануть — он по-прежнему болтался в жестяной банке на узеньком пятачке разрешенных орбит околопланетного пространства.

Внизу же было неуютно. Четыреста восьмидесятимегатонных воздушных взрывов мало изъязвили континенты, однако черно-серые блескучие круги кое-где легко были заметны с орбиты. Выброшенный во все слои атмосферы кобальт-60 навел такую радиоактивность, что счетчик периодически щелкал и на самой станции. Жизнь внизу погибала в мучениях. Распространяющиеся с ветрами частицы кобальта несли смерть всему живому. Неслись в бешеном беге спасающиеся бок о бок хищники и травоядные, летели птицы и насекомые — но убегать становилось некуда. Замирали на полушаге и бессильно опускались на землю животные, жухли и желтели растения, в коротких судорогах прекращали шевелиться насекомые. Биосфера претерпела весьма значительные изменения, еще долгие годы здесь смогут выживать лишь простейшие и наиболее приспособленные растения. Планета была почти стерилизована.