– Добрый вечер, дорогие друзья! Одногруппники, сокурсники, соученики по факультету и собратья по институту! – начал он, чувствуя, как отрепетированные слова ершистыми камешками застревают в глотке. – Мы, инициативная группа "Серебряный Ветер", рады приветствовать вас на нашем замечательном концерте. Сегодняшний вечер особенно важен для нас, так как это первый наш подобный проект. Вы спросите, в чем его суть? Отвечу, начав немного издалека. Каждый из вас заплатил символические пятнадцать евро на входе, и вы наверняка хотели бы знать, куда пойдут эти деньги. Я не хочу рассказывать, я покажу, – Стас сделал пару шагов в сторону, подавая знак Алфееву.
Свет погас полностью, а на сцене слабо засветился старенький голографический проектор, который Алик где-то арендовал за довольно приемлемую сумму. Несколько секунд неразборчивого мерцания – и глазам зрителей предстало объемное изображение комнаты. Обыкновенной узкой комнаты, с зарешеченным окном, одно из стекол в котором пересекала широкая трещина. Вдоль стен стояли продавленные, древние кровати с металлическими сетками. На двух не хватало матрасов, а подушек, одеял, и белья не было вовсе.
– Это че за бомжатня? – недовольно крикнул кто-то из зала.
– Это не бомжатня, – ответил Стас. – Это обыкновенная жилая комната в одном из детских домов Петербурга.
Проектор тихонько зажужжал, изображение сменилось. Теперь голография показывала ужасно худую, грязную, наголо бритую девочку, одетую в не менее грязные тряпки.
– А это – одна из воспитанниц того детдома.
По залу прокатился шепот, кто-то из девушек довольно громко проговорил: "бедняжка!".
– Это голография сделана наугад. Мы не выбирали того, кто выглядит хуже других – они все такие. Дети едят раз в сутки, и то не каждый день. Они ходят в обносках, спят на голых матрасах, ни о каких одеялах или, тем более, постельном белье речи не идет. Я не буду вдаваться в подробности. Просто посмотрите.
После шестого изображения Стас махнул рукой. Голопроектор выключился, сцену вновь залил свет.
– Все деньги, которые мы выручим на сегодняшнем концерте – выручку за билеты и наш сборник, если вы захотите его купить, и то, что вы сами пожертвуете, если сочтете нужным – все эти деньги пойдут в помощь детям, которых вы видели. На продукты, на одежду, на одеяла, на лекарства. От лица всей нашей инициативной творческой группы, я благодарю вас за то, что вы пришли и уже этим помогли нам. Спасибо! А теперь, мы начнем наш концерт. Напомню, в программе…
Дальше все покатилось, как по маслу. Виктор был в ударе, за время его выступления из зала вышло всего двое – надо заметить, что пока говорил Стас, таких покинувших зал оказалось восемь человек.
– Не стоило тебе начинать с такой говорильни, – шепнула Алиса подошедшему к ней справиться о выручке Ветровскому. – Может, и остались бы…
– Знаешь, Алис, а фиг с ними. Те, кого настолько не тронуло то, о чем я рассказал – они не заслуживают того, чтобы мы перед ними распинались.
– Но пятеро потребовали обратно деньги за билеты.
– Фиг с ними, – повторил Стас.
Виктор допел последнюю песню и под довольно громкие аплодисменты покинул сцену, уступив ее искрометным фокусам Алфеева. В жизни – неповоротливый, стеснительный, замкнутый, на сцене Женька расцвел. Его номер был, пожалуй, самым зрелищным во всей программе. Он ловко вытаскивал монетки из причесок девушек, продевал одно в другое цельные металлические кольца, показывал трюк с исчезающей птичкой, которую после аккуратно вынимал из рукава, а под конец продемонстрировал древний, хорошо забытый всеми трюк с ловлей пули голыми руками. Все это сопровождалось рассыпающимися по щелчку пальцев звездными дождями, взрывами музыки и даже небольшими фейерверками. Сцену Женя покидал, провожаемый овациями.
После, давая зрителям передохнуть, а заодно – используя их возбужденную восприимчивость, выступил Алик Гонорин. Он перемежал серьезные, вдумчивые стихи шутливыми прибаутками, которые рассказывал на несколько голосов и так потешно, что люди в зале хохотали в голос. Но закончил он серьезно.
– Что ж, я очень рад, что сумел вас развлечь и повеселить. Теперь же я предлагаю вам немного подумать, – проговорил он, и начал читать:
Загустевшее время молочным туманом
Скрывает от вас порожденья эпохи.
Мутно-белая пленка – бельма обмана,
Гнилостный ветер – фальшивые вздохи.
В серых глыбах дворцов из стекла и картона
Вчера вдруг затих крик ветров перемен,
И вы вновь покорились спокойно, без стона,
Провокации номер эн.
Стас, стоя у закрывающей огромное окно портьеры, внимательно следил за реакцией публики. Пока Алик читал, никто не ушел – и это не могло не радовать, но сейчас Ветровского волновала, скорее, личная реакция людей на такое… обвинение, иначе не назвать.
Тихая вечность раскрыла границы,
Но вы прошли, не заметив ответ
Кто вы теперь? Как бескрылые птицы
Мечетесь в страхе нарушить запрет.
Старая версия новой истории
Не преклонит перед вами колен,
Примите ж победу, сыны категорий,
И провокации номер эн.
Кто-то брезгливо кривился, несколько человек хмурились. Большинство откровенно скучали – они пришли поглазеть и повеселиться, никак не думать. Они привыкли развлекаться и пришли развлекаться. Всей пользы от них было – пятнадцать евро за вход. Ну, на большее никто и не рассчитывал…
Нет алгоритма полета без крыльев.
Сбой функции. Ветер – отмена движений.
Зачем же вы продали серости пыльной
Свой вдох свободы в иных отраженьях?
Этот январь заметен черным снегом -
Последний глоток для любимцев подмен.
Прочь, задыхаясь от ярости бега,
От провокации номер эн!
И все же, некоторые вняли призыву Алика – как прозаическому, высказанному во вступлении, так и поэтическому. Стас видел, что кто-то и вправду задумался. Девушка, сидевшая во втором ряду с краю, совсем близко к Ветровскому, нервно кусала губы, глядя на чтеца с немой обидой. Он вгляделся в ее лицо пристальнее, вслушался…
"Да как он смеет меня так оскорблять! Мои родители – уважаемые люди, я хорошо учусь и пойду работать по престижной специальности, а этот шут гороховый смеет… меня… да как…"
И тут же, вторым голосом, очень тихо – но набирая силу с каждой новой строчкой:
