Ознакомительная версия.
— … нет, спасибо, что-то мне сегодня не хочется… пусть лучше господин цергард…
— Что?! — он подскочил как ужаленный. — А ну-ка ешь!!! Немедленно!!!
Пришелец Гвейран тронул цергарда за плечо и молча, многозначительно покачал головой. У Эйнера подкосились колени, он осел на кочку.
— Ах ты чёрт!!! Только этого не хватало!
…Агард Тапри лежал на рыжей траве в позе эмбриона, прикрытый двумя полицейскими куртками. Смотрел перед собой мутным взглядом. Голод куда то ушёл совершенно, в теле была необыкновенная лёгкость, а в голове — приятная сонная тяжесть… Хорошо ему было, удивительно хорошо… Сквозь мерный шум в ушах доносились приглушённые голоса спутников, но он даже не пытался прислушиваться к словам, просто лежал блаженно, без единой мысли в голове.
— Но ведь утром ещё всё было в порядке! — с отчаянием шептал цергард — Я сам видел! Ел он! Глотал!
— Иногда эта дрянь развивается очень быстро, — вздохнул Гвейран.
— Так чего мы ждём? Надо его накормить скорей! Насильно! Вдвоём не справимся, что ли?
Пришелец отвёл глаза. Помолчал минуту, будто собираясь с духом, потом заговорил тихо и мягко, будто к больному обращаясь.
— Эйнер, мальчик, ну посуди сам. У нас осталось три порции. Три совсем маленьких ломтика! Ну, впихнём мы их в него сейчас, ну выведем из ступора… Но не накормим же! Нечем кормить! Через час, максимум, через два, анорексическое состояние возобновится. Так нужно ли его мучить? Ему сейчас хорошо…
— Нет! — цергард испуганно попятился, он был не готов к такому повороту. — Нет! Нельзя так! Сейчас кусочек, через час ещё… как-нибудь дотянем! Совсем немного осталось идти! Не хочу я, чтобы он умер! Мы столько вместе… — тут голос у него сорвался, и он умолк.
Гвейран обнял его за плечи, худые и дрожащие, прижал к себе, как когда-то, много лет назад. Цергард покорно ткнулся лбом ему в рукав.
— Никто не хочет. Но так бывает, сам знаешь… Ничего изменить нельзя.
— Нет! — цергард резко, рывком отстранился, — Нет, можно! — в голосе его звенело торжество. — Я вспомнил! Я видел! С одним парнем тоже такое случилось — его кровью напоили! Человеческой! Пленного зарезали и… Короче, это самый лучший способ!
— И правда! Что-то я слышал похожее! Сам, говоришь, видел?! — любого землянина эта каннибальская история должна была шокировать. Но только не наблюдателя Стаднецкого. Его она только порадовала.
— Да собственными глазами! Тот парень потом ещё полгода прожил, пока его бомбой не накрыло!
И впрямь, чудесный способ! Вот только пленных у них под рукой не было. Ну, ничего. Сейчас прокалим нож и…
— Эй! Вы что хотите делать?! — остановил его Эйнер.
— Как что?! Сейчас вену вскрою, напоим…
— Так не вашей! Моей надо!
— Чтобы ты тоже свалился? Тебя уже ветром шатает. А я…
— А вы забыли, что пришелец! Вы даже кватту пить не можете! Чёрт его знает, что у вас за кровь, может, она отравная?! Вместо помощи уморим человека!
Гвейран отложил нож.
— Уморить не уморим, но… Пожалуй, ты прав. Твоя подойдёт лучше. Но тебе сейчас кровопускание не принесёт пользы. Не знаю, чем дело кончится.
— Да ладно, переживу! — цергард был настроен легкомысленно: ему и не такое приходилось терпеть, вытерпит и это. Вот только деталей он не знал. Надо ли нацедить крови в плошку? Или лучше давать прямо с руки? Как правильно?
— Ну конечно, с руки! — у Гвейрана сомнений не было. — Он будет вырываться, не дай бог, твою плошку опрокинет, тогда всё пропало.
— Почему пропало? — не понял Эйнер. — Ещё нацедим.
От этих его невинных слов Гвейран даже вспылил. Он вообще соображает, что несёт?! Или совсем ошалел на нервной почве?! О живом организме речь идёт, не о баке с горючим!
— Ну, хорошо, хорошо, как скажете! — Верховный был сама покорность. Его не покидало опасение, что Гвейран может передумать. А справиться с обезумевшим адъютантом в одиночку он не рассчитывал.
… блаженство продлилось недолго. Было прервано жестоко и беспощадно: навалились без предупреждения, прижали к земле, запрокинули и плотно стиснули голову. Тапри зажмурился, закричал в испуге, и тотчас же между зубов его оказалась тонкая, примерно с карандаш, прочная распорка, по опущениям — твердый пластик. И почти сразу в рот потекла струйкой тёплая, густая жидкость, кисловато-солоновтая на вкус. Весь организм сжался от ужаса и отвращения, он давился, захлёбывался, он пытался выплюнуть эту мерзость, бился до последнего, но всё-таки вынужден был сделать глоток…
И всё изменилось мгновенно. Только что одна мысль о еде вызывала тошноту — и вдруг накатил зверский, режущий голод. Нет, та субстанция, что ему продолжали вливать в рот, вкуснее не стала. Просто голод многократно пересиливал отвращение, за неимением лучшего, он готов был потреблять, что дают. Он ловил падающие сверху тёплые капли, время от времени губы его касались чего-то мягкого, вроде бы, живого — посмотреть он почему-то не решался.
— Ну, всё, хватит, — раздался над ухом тихий голос пришельца. — Больше нельзя. Опасно.
Почему нельзя? Чего такого опасного? Жалко им, что ли, этого противного солёного пойла? Хоть бы несколько глотков дали допить…
— Немного ещё, — просительно откликнулся господин цергард Эйнер, — Смотрите, он не наелся…
— Хватит! — теперь пришелец говорил очень твёрдо. — Раньше ты помрёшь, чем он наестся. Кстати, его тоже перекармливать вредно… Ну всё, всё, достаточно… Нет, ты не вздумай вставать! Ложись сюда, к кочке прислонись… вот так. Держи кверху, сейчас я перевяжу… Отвернись, не смотри…
От этих слов агарду Тапри стало любопытно и жутко — что у них такое происходит, что даже смотреть не велят? Он догадался, наконец, открыть глаза, приподнял голову…
Два лица склонились над ним — встревожено-радостные лица. Одно раскрасневшееся, другое белое, как снег; оба густо и страшно перемазаны кровью!
— А-а-а! — отшатнулся он. — Почему… почему вы такие?… Кровь… везде…
— Какими же нам быть, если ты плевался как чёрт? — рассудительно ответил цергард. Провёл рукой по лбу, и Тапри заметил на его запястье свежие бинты.
И тут будто пелена спала с его… глаз? разума? Дошло наконец, понял… ВСЁ понял.
— А-ах! — сказал Тапри и лишился чувств.
— Хуже, если бы вырвало, — заметил пришелец спокойно.
Когда очнулся, увидел цергарда Эйнера, он лежал рядом, умытый, но по-прежнему бледный, и в серых глазах его отражалась вся скорбь мира. Он очень переживал. Мысленно ставил себя на место адъютанта, пытаясь постичь, что тот должен чувствовать, выхлебав стакан-другой чужой кровищи. Представлял — и содрогался. Это было тошнотворно! Наверное, бедный Тапри его никогда не простит. Вслух, понятно, не скажет, может быть, самому себе не признается, но в глубине души станет тихо ненавидеть…
Ознакомительная версия.
