Тогда Петр Алексеевич решил перевоспитать или довоспитать своего сына, царевича Алексея, направив его мысли и деяния на путь истинный. Государь по-прежнему был по горло занят государственными делами и проектами, поэтому воспитание сына поручил своему лучшему другу и самому доверенному соратнику, Сиятельному князю Александру Даниловичу Меншикову.
Александр Данилович рьяно принялся за порученную дело, он свято верил в то, что труд и наказание обезьяну превратили в человека. Может быть, я несколько преувеличиваю, когда говорю об обезьянах и человеке в понимании такого безграмотного человека, как князь Меншиков. Разумеется, Александр Данилович знал и видел обезьян в зоопарках европейских государств, которые посещал вместе с государем. Но он наверняка не был знаком с дарвиновской теорией происхождения человека, так до конца жизни не научившись самостоятельно читать книги.
Что касается воспитания царевича, то в этом вопросе Александр Данилович проявил всю свою житейскую безграмотность. Он научил Алексея Петровича пить водку, матерно ругаться, грубо обращаться с прислугой и строго наказывать подчиненных. За любую провинность или плохо выполненное задание Александр Данилович самолично драл царевича за волосы, порол кнутом. А отец царевича Петр Алексеевич стоял неподалеку и, покуривая любимую голландскую трубку, наблюдал за тем, как его фаворит воспитывает его же сына.
Эти оба человека были твердо уверены в том, что наказанием можно исправить и перевоспитать любого человека. Я не знаю, как бы Петр Алексеевич поступил, если бы только он знал о том, к чему может привести перевоспитание царевича его фаворитом, Александром Даниловичем Меншиковым?!
Царевич Алексей Петрович возненавидел отца и окружающих его людей, твердо решив, что когда займет царский престол, то первым делом он искоренит реформаторские нововведения отца.
Разногласия между отцом и сыном происходили не в пустом пространстве, а на глазах большого количества придворных, которые постоянно совали свои носы не в свои дела.
Любому человеку было ясно и понятно, что государь Петр Алексеевич, осуществляя свои реформаторские идеи в государстве, сыскал много врагов, которые, если обладали бы такой возможностью, то уничтожили бы реформатора и его идеи. Но враги государя и государства были умными людьми и хитрыми политиками, ненависть к государю и неприятие его новой политики они прятали глубоко в своих душах, в том месте, в котором только Бог мог докопаться.
Помаленьку, потихоньку эти люди начали собираться и группироваться вокруг царевича, превращая его в центр своего недовольства царскими нововведениями и реформами. В царевиче Алексее Петровиче они находили отдушину своим чувствам и слабую надежду на то, что со временем жизнь в их государстве вернется на прежнюю стезю, исчезнут иноземные платья, прекратится эта непонятная европейская суета. Требовалось бы только набраться терпения, немного подождать, когда больной государь Петр Алексеевич естественным путем отойдет в мир иной.
А царевич Алексей Петрович в свою очередь в этих людях находил поддержку и ласку своим убеждениям, мечтам о спокойном и безоблачном будущем без отца и непонятных людей, его окружающих. Но следует отдельно выделить и специально упомянуть о том, что ни царевич Алексей Петрович, ни люди вокруг него не допускали и мысли об открытом ниспровержении государя, об открытом выступлении против отцовских нововведений.
Я утверждаю это с такой уверенностью потому, что превосходно знал обо всем том, что творилось вокруг царевича Алексея Петровича, мои людишки уже начали вращаться в его окружении и давали информацию. Заговора, разумеется, там никакого не было, а было сплошное трепание пьяными языками. Людям требовалась возможность высказывать свои искренние мысли, своего рода отдушина, но повторяю, что они не мыслили поднять руку на Петра Алексеевича. Очень осторожно эту мысль я пытался довести до разума государя Петра Алексеевича, но первоначально он мало внимания уделял вопросу престолонаследия, а когда в дело вступила государыня Екатерина Алексеевна, то мое мнение утонуло в ее требовании.
Жизнь шла своим чередом, отец и сын женились. Их жены почти одновременно, с разницей в пару месяцев, родили им сыновей, которых назвали Петрами. Но как только у государя родился второй сын, то ситуация в этом вопросе резко изменилась, мгновенно обострились отношения между отцом и сыном, стал ребром вопрос о престолонаследии. Государыня Екатерина Алексеевна активно, но незаметно для чужих глаз включилась в борьбу, вот уже много лет шедшую между отцом и его первым сыном. Государь Петр Алексеевич потребовал, чтобы Алексей Петрович официально отрекся от самодержавного престола. Царевич Алексей опять-таки в силу своего характера, будучи не способен открыто бороться со своеволием отца, занял выжидательную позицию, надеясь, что рано или поздно судьба повернется к нему лицом.
По совету друзей на все требования отца — отречься от престола, уйти монахом в монастырь, он отвечал согласием, но никаких активных действий со своей стороны в этом направлении не предпринимал.
Государь Петр Алексеевич устал ждать, в последнем августовском письме, мною сочиненном для истории, он потребовал, чтобы царевич Алексей Петрович выехал к нему в Копенгаген. Алексей Петрович, собираясь в дорогу к отцу в Копенгаген, начал по друзьям и недругам занимать деньги в дорогу. Как совсем недавно мне стало известно из сообщения лейб-гвардии капитана Румянцева, в конце сентября царевич Алексей Петрович покинул Москву, отправившись на встречу с отцом.
Алексей Иванович Румянцев мне также сообщал, что недавно в Сенате Алексей Петрович, обнимаясь с князем Яковым Долгоруковым,[90] шептал ему на ухо, что вскоре покинет его, но чтобы тот не бросал его дружбы. На что Яков Федорович ему отвечал:
— Всегда рад служить вашему величеству. Если ты решил уехать, то уезжай, но обратно ни в коем случае не возвращайся. Здесь ты навсегда лишишься своей головы.
3
Государя Петра Алексеевича великая авантюра пребывания в Копенгагене, как и предполагалось, завершилась ничем. Перед отъездом из города Петр Алексеевич позвал меня к себе. Как и в лучшие времена, во время сидения в турецком окружении на Пруте, мы распили с ним по чарке синеватой анисовки. Государь было зело задумчив, он всегда глубоко в душе переживал, когда ему не удавался или с треском проваливался задуманный им проект. Но государь практически никогда не впадал в уныние, так как умудрялся тут же находить новую заинтересованность.
