Он потянулся вверх, когда услышал стук в дверь. Их никогда раньше не беспокоили, и от удивления Чонса вздрогнула.
– Господин Джолант, – раздался глухой голос из-за двери, – вас ждут на пристани.
– На пристани? – откликнулась Шестипалая.
У Джоланта сжался ледяной комок в груди, как у воришки, которого поймали за руку. О чем он думал? Хотел же объясниться, но эта ночь попутала все планы. О, эта ночь! Если бы она была такой же бесконечной, как казалась.
Чонса слетела с него, застыла рядом с кроватью, длинная, тонкая, прикрывая одеялом грудь, словно статуя Великой Богини с улиц Сантацио.
– Чонса, мне нужно будет уплыть… Но я вернусь и всё исправлю.
Черные, как тьма за зеркалом, глаза Колючки были полны страдания, в которое ей, кажется, не верилось ни капли.
– Ты что же, – тихо проговорила девушка ледяным тоном, – оставишь меня? Ты? Ты никогда меня не оставлял. Ты же мой…
Кто? Джо словно подался вперед, ища подсказок в изгибе её губ. Любовник? Любимый? Друг? Кто?
– …страж. Ключник. Тот, кто защитит мир от меня, меня – от мира. И ты покидаешь меня? Сейчас?!
Сердце сжалось, словно Шестипалая схватила его в горсть и пронзила, оставляя кровоточащие полукружья от ногтей.
– Это твой долг! – давила она, переходя на крик, – ты клялся! Ты обязан быть рядом! Разве я не могу уплыть с тобой?
– Не можешь.
Джолант сел и притянул её к себе за бедра, запрокинул голову, заглядывая в лицо, сведенное будто предсмертной мукой. Он старался говорить твердо, ласково, спокойно:
– Я бы никогда не бросил тебя. И не бросаю. Я вернусь, но мне нужно исполнить свой долг. И я больше не ключник, Чонса. Не понимаешь? Ты свободна. И можешь делать всё, что хочешь.
– Всё, что хочу, – повторила она за ним и мотнула головой, оттолкнулась от плеч, сделала несколько шагов назад, споткнулась, упала, поджала колени, всхлипнула раненным зверем. Джо взметнулся, хотел было ринуться к ней, но девушка закричала: – Но я не знаю, чего хочу! Хоть кто-то меня спрашивал об этом? Черт, вы со сраным Броком даже ни разу в таверне не спросили, что я хочу! Ни разу! А теперь ты бросаешь меня здесь, в этом проклятом месте, так далеко от дома… Разрушенного дома! И говоришь делать, что хочу?!
Джо не знал, что ответить. В дверь постучали настойчивее. Судя по звуку – оголовьем меча.
– Иди, – шикнула малефика сквозь зубы, – пшел прочь. Чего сейчас я точно НЕ хочу – видеть твою смазливую тупую морду. Уходи! Прочь! Оставь меня, как все сделали. Ведь долг всегда важнее, да?
Вздох. Шорох простыней. Ремни. Перевязь. Закрепить протез защелками, натянуть поверх штанину. Один сапог. Джо поднялся из кровати и накинул на плечи лежащий в кресле у входа камзол. Он обернулся у дверей.
– Да, – сказал.
В закрывшуюся дверь разбилась ваза, а следом от крика полопались все стекла на этаже.
И тогда я за вас встану стеной,
Чтоб зло осилить и спасти ваши души, —
Моя речь будет вашими устами,
она решит судьбы мира,
Незыблемым столпом будет все то, что создадим!
И никто приказ наших уст не отменит.
«Эпос о Тамту», табличка последняя, «Предсказание»
Дорога. Запах лошадиного пота. Перебранка на шорском за спиной, где едут стражники Гвидо и сам медик. Трава, такая высокая, что щекочет голые икры. Неудобная шнуровка на льняном платье, выкрашенном в ляпис-лазури. Привкус дыма, означающего домашний очаг. Вот-вот она услышит собачий лай и меканье овец.
До Ан-Шу оставалось меньше дня пути. Путешествие туда – это маленькое желание свободной женщины до того, как она примет решение, вот так это было спрошено у Гвидо, и он, конечно, согласился. Да так быстро, что малефика пожалела, что не потребовала сразу паланкин, украшенный павлиньими перьями.
Чонса тогда поняла, что попроси она Гвидо Лорку чистить ей виноград от кислых шкурок и занять в постели место брата, тот только рад был услужить, лишь бы малефика согласилась на сумасшедший план.
– И что такое ихор на самом деле? – спросила Чонса.
Она волновалась, словно возвращалась домой – в последний дом, что у неё остался – и поспешила заглушить грохот в груди пустыми разговорами. Гвидо поравнялся с ней. Хвала богам, что чудные лохматые лошади остались с Нанной в той преисподней, куда та провалилась, из Сантацио они ехали на высоких тонконогих скакунах гнедой масти. Шли они гладко, будто плыли по морю зеленой травы, которой заросла нехоженая дорога, будто стянулась рана.
Гвидо пропел:
– Влага чище чем горный ручей, что струится у жителей неба счастливых!
Чонса хмуро глянула вверх. Сквозь рваное небо проглядывали жиденькие лучи солнца, рыжие, как в «золотой час». Счастливых жителей не было рядом, но стражи бдительно держали на коленях короткие луки, готовые к нападению химер.
– Мы не знаем, каков их мир, – мечтательно продолжил Гвидо, – возможно, они живут своими законами, и вовсе не демоны, какими мы их считаем. Просто иные. Ты знала, что химеры – поразительные существа? Попав в нашу среду, они легко смогли продолжить размножение здесь. Я прозвал их химерами, потому что они способны мешаться с нашим миром!
– Восхитительно.
– Да! Как жеребец покрывает ослицу, тигр – львицу… Я думаю, что малефики… по крайней мере, дальний-дальний предок каждого, кто родился с малефецием, некогда произошел из слияния этих существ с людьми.
Брови у Чонсы поднялись. Она ответила чуть резче, чем хотела:
– О, теперь ты разделяешь мнение церкви. Мы – порождения демонов?
– Как грубо. Нет. Нет же! Существ из иных планов! Как знать, может, мы все – всего лишь эксперимент кого-то очень одинокого из поднебесья, и малефеций просто пробуждается у кого-то, пока спит у других.
– Тебе нужно было становиться городским сумасшедшим и сказочником, а не медиком. Тем, что на площади собирает детишек и пугает их до поноса в исподнее.
– Зато теперь ты понимаешь, почему бринморские вознесенцы выгнали меня из своей ортодоксальной юдоли. Берегли исподнее.
Чонса хмыкнула. Перед ними развернулась долина. Еще немного, забраться бы вот на эти камни, гигантские, скатившиеся с гор, и стала бы видна скала в виде головы ястреба. Интересно, в таверне еще варят еловый грог? Конечно варят. Быстрее бы упиться им до беспамятства.
– А ихор – это? Ответь.
– Не кровь. Один из её сегментов… Не знаю, как пояснить. Ихор можно раздобыть лишь в самой свежей крови путем её… Хм…
Гвидо смолк, подбирал слова.
– Ну же.
