Обнаружил механист паровой котел, греющийся электричеством. От такого расточительства Вик слегка обалдел. Толстенный кабель, питающий трансформатор, уходил в глубь подвала — Старьевщик немного прошелся вдоль него, затем повернул назад. Освещение дальше не предусматривалось, а из-за разбросанного хлама можно было переломать ноги.
В следующий раз Убийцу довелось увидеть только утром. Ответить он соизволил лишь на замечание Килима:
— Погода совсем, да, говно.
За окном вовсю гоняло снег по лесу, а сосны раскачивались, словно былинки.
— Говно, — согласился Убийца.
— А откуда трансформатор в подвале запитан? — решился блеснуть пониманием сути забытых явлений Старьевщик.
Но хозяин уже жевал кусок вяленого мяса и на всякую ерунду не отвлекался. Потом он нацепил свой драный кожух, валенки и, не прощаясь, вышел в метель.
— Как его разговорить, а? — чисто риторически полюбопытствовала Венедис.
Судя по тому, что вогулам из истории Килима это не удалось даже с помощью подручных средств, — никак.
— Всякий есть что говорить, надо только знать, — умно изрек проводник.
— Виктор, вы же с ним похожи, как его расшевелить?
Похожи? — немало удивился механист.
— Как одна и одна капля, — подтвердил Килим, улыбаясь.
— Не знаю, — буркнул Старьевщик.
Его тянуло в подвал. Странным для обыкновенных людей механистским влечением. Объяснить это словами было очень трудно, но — руки соскучились по работе. Хоть какой — плевой. Он взял с полки серебряную шкатулку и спустился по лестнице. Чтобы не устраивать лишнего шума, Вик извлек механизм, а корпус через десяток минут вернул на прежнее место.
С плавильной печью действительно пришлось попотеть. Когда она уже вовсю задышала зноем, а механист сбросил куртку и нацепил на шею трухлявый кожаный передник, как всегда, мимоходом из откуда-то в куда-то нарисовался хозяин. Некоторое время он, молча, стоял позади Старьевщика и наблюдал за его хлопотами. Вик никак не реагировал — за просмотр денег обычно не брал, главное, чтобы зрители не лезли с советами.
Для выбора правильной пропорции механист отключил талисман — Убийцы он в этом плане совсем не боялся. Накануне, обсуждая похожесть двух мужчин, Венедис заявила, что изнанка Убийцы еще похлеще, чем у Старьевщика, — если у одного представлялось муторное марево, то у другого — совершенное Ничто. Как будто нет его на самом деле — морок. Впрочем, даже у морока есть изнанка, а у Убийцы не было за душой ничего.
Выключение талисмана, как всегда, сопровождалось сдавливающим разум чувством, но, как ни странно, наведенные электропроводкой поля это давление смягчали и придавали сумбурному рисунку привычных сил некую геометрическую упорядоченность. Вик сложил в тигель отмеренные на глаз, на чуйку и на весах доли меди с оловом, плюнул в него по старинной традиции и, прикрывая глаза все теми же подаренными спутницей темными очками, склонился над горном.
— Думаете, ваше присутствие здесь что-то значит? — непонятно к чему вдруг осведомился Убийца.
В отместку Вик, орудующий на границе нестерпимого жара, тоже решил отмолчаться. Да пошел ты, герой в драных валенках, — сейчас он сам был богом. Богом огня и расплавленного металла. Наверное, Убийце и не нужен был ответ — он почти сразу ушел. То ли глубже в подвал, то ли наверх — Старьевщик не присматривался, был занят делом.
Остаток дня механист провел, шлифуя и подтачивая бронзовые отливки нужных шестеренок. Потом еще необходимо было выбрать подходящую пластину для сломанной гребенки и подобрать штифт определенной длины. Потом аккуратно смазать все, что уже, наверное, сотню лет нуждалось в смазке.
Вечером Старьевщик водрузил собранную заново шкатулку на полку. Венедис заметила:
— Что ты с ней сделал?
— Починил.
— Мер-сусне-хума эту сломанную музыку сильно утром играл, — вставил Килим.
Надо же, а механист не слышал — дрых без задних ног.
Зато на следующее утро его разбудили очень рано и очень жестко.
Необузданная сила вырывает Вика из постели, как тряпку, встряхивает и впечатывает в стену, сдавив шею раскаленными клещами. Только тогда механист может разлепить глаза и пытаться мыслить. Убийца держит его за горло, подняв на вытянутой руке, прижав спиной к перегородке, и в глазах хозяина дома разливается пустота.
Испугаться Вик тоже успевает изо всех сил. И страх придает уверенности.
Старьевщик двигает коленом в солнечное сплетение, одновременно — раскрытой ладонью снизу вверх в основание носа, а левой рукой — в распрямленный локоть Убийцы. На излом. Убийца чуть-чуть отклоняет голову, и ладонь механиста проходит в миллиметре от лица, еле-еле разворачивает руку, и кулак едва скользит по локтю. Свое тело в сторону мужчина не уводит. Колено обжигающе соприкасается с камнем.
Но Вик пробивает пресс нападающего — слишком хороша позиция для удара. Убийца запинается на вдохе, но хватка не ослабляется ни на мгновенье.
Смерть, смерть в глазах Убийцы.
Убийцы — чего уже там сомневаться.
Сбоку возникает Венедис, хозяин лениво двигает свободной рукой, и девушка отлетает в сторону, собирая по пути ломающуюся мебель. Сзади совсем обреченно, безнадежно тащит из чехла охотничий нож проводник Килим.
Вик знает, что после него умрут и девушка, и охотник. Это не предчувствие — это Смерть. В глазах Убийцы.
Все плывет, на душе легко-легко — мозгу достаточно совсем немного времени без кислорода, чтобы отчалить навсегда.
Надо же, как…
Слова.
Пустые.
Многочисленные.
И докучливые.
— Не убей… не убей!., не убей… остановись… дай… нам… тебе…
Тиски, сжимающие гортань, размыкаются, и Вик падает на бок, давясь соплями. Какой удобный пол. Какой вкусный воздух.
Все возвращается на круги своя. Картинка фокусируется, звуки обретают четкость. Вик слышит, как речитативом заклинает Венедис:
— Дай нам тебе помочь! Убийца, дай нам тебе…
Хозяин дома недоумевает:
— Ну ни хуя себе…
Кровь струится по рассеченной скуле девушки.
— …помочь!
Кто же знал, что Убийце ценна именно поломанная музыкальная шкатулка?
Тин-тин-тили-тили-дин…
Шкатулка и неваляшка больше не стояли на полке, но музыка, музыка звучала почти непрестанно — из темноты подвала. Вик туда больше не совался — и так понимал, что недавно в очередной раз прогулялся по грани. Но музыка-то звучала!
Было в ней что-то гипнотизирующее, механическое, живое и неживое одновременно.
А к вечеру Убийца появился перед гостями и обозначил готовность к диалогу категоричным:
