- Доброе утро.
Взгляд Андрюшки медленно становится осмысленным.
- С каких пор ты желаешь мне доброе утро? - спрашивает он бесцветным голосом.
Я не отвечаю, чтобы не разрушить иллюзию неизвестности. И как ни в чём не бывало прохожу к раковине. Достаю зубную щётку и пасту. Открываю тюбик и останавливаюсь, лукаво поглядывая на Андрюшку. Какой же он несчастный, похудел; стоит, смотрит на меня во все глаза.
- Мне даже как-то страшно зубы чистить, а вдруг зубная паста мне на руку выплюнется, - говорю, и медленно давлю на тюбик. Верхний слой голубоватый массы чуть вздыбился и выпустил наружу пузырёк воздуха.
- Ну вот, - говорю. - Теперь можно чистить.
- Откуда ты узнал? - Андрюшка серьёзно хмурится, и я вспоминаю подобный забавный взгляд.
- Я много чего знаю, - откладываю зубную пасту и щётку. - Например... что одно яйцо в холодильнике протухшее, и я могу его пожарить на яичницу сегодня.
- Ты его точно пожаришь, - в глазах Андрюшки вспыхивает интерес, чего, думаю, не случалось с братишкой уже давно. - Но откуда ты всё это знаешь?
- Просто я ещё знаю, что ты проживаешь двадцать третье июля уже два месяца, - серьёзно говорю.
- Сегодня уже пятидесятый раз, - отвечает Андрюшка. - Но... теперь и ты это почувствовал? - удивлённо улыбается брат.
- Нет. Не почувствовал. Я просто вернулся за тобой из будущего. В общем, это долгая история, но мне пришлось многое вытерпеть.
- То есть... прямо за мной? - лепечет Андрей. - То есть, ты меня заберёшь в нормальное время?
- Всё верно, - киваю. - Вечером мы уже будем дома. Не помню точно, восемнадцатого или девятнадцатого августа. Мама очень соскучилась по тебе.
- То есть, ты именно за мной возвращался? - тихо настаивает Андрей.
- Помнишь, я тебе как-то дал обещание всегда защищать тебя? Вот я его и сдержал.
Глаза братишки бегают, а потом происходит то, чего я не видел почти за всю жизнь: Андрюшка начинает плакать. Он направляется ко мне, протянув руки, а потом спотыкается о бортик душа и падает. Я подхватываю брата и прижимаю к себе.
А он всё ревёт и ревёт, и мне не хочется его останавливать. Мне одновременно и грустно, и чувствую себя героем.
- Пойдём уже отсюда, - умоляет Андрей. - Из этого чёртова дня.
Я думаю. Самому хочется свалить побыстрее, но вспоминаю некоторые не завершённые дела в этой реальности, поэтому отвечаю:
- Нет. Андрюха, пока рано. Я жутко голоден, давай поедим. Я сделаю яичницу и тебе.
- Только не из протухшего яйца, - всхлипывает брат.
- Не из протухшего. И теперь я буду всегда делать только такую яичницу, как ты захо-чешь.
- Только глазунью, - Андрей отступает от меня, и его красные заплаканные глаза смотрят прямо в меня. Самый доверчивый взгляд брата, который я видел за всю жизнь.
- С помидорками, - добавляю и щёлкаю Андрюшку по носу.
**
Пока готовлю яичницу - думаю. Андрюшка не мешает и тихо сидит за столом, внима-тельно наблюдая за каждым моим действием. Наверное, боится, что я исчезну или засмеюсь и скажу, что это всё шутка.
Протухшее яйцо я не разбил, может, уже примерно знал, где оно находится.
В голове прокручиваю слова Тварей: план действия. Зайти в служебную дверь в Грозди до восьми вечера. До восьми ещё дофига времени, а пока я могу что-то совершить в этом двадцать третьем июля. Но что? Утащить в дверь за собой Стёпку? Ведь Стёка ещё здесь, живой, весёлый, не знающий, что ждёт впереди. Но Твари ещё рассказали, как умирает мир без бифуркатора. Если я утащу отсюда друга, то... может, разрушу Вселенную.
Лучший вариант - оставить Стёпку здесь, но разве я не превращаюсь в чудовище подобное Серёге? Как же всё непросто. Может, спросить совета у брата? Но мне очень не хочется загружать его голову новой бредятиной.
Поэтому я делаю единственный выбор. И не понимаю, подлый он или справедливый. Стёпку нужно оставить здесь. Возможно, по отношению к другу я поступаю подло, но по отношению к миру - справедливо.
Но так просто я не уйду. Я хочу посмотреть на друга в последний раз.
Яичница дымится в тарелках на столе, я сижу напротив Андрюшки, но кусок в горло не лезет, как, думаю, и брату. Он внимательно смотрит мне в глаза.
- Ты ещё всё тот же Артём? - спрашивает он.
- Да. Я никуда не исчез. Я пришёл, чтобы забрать тебя в настоящее время.
Андрюшка блаженно прикрывает глаза, готовый слушать мои слова вечно.
- Слушай, - я хмурюсь. - Если бы на месте тебя был я, и ты бы пошёл меня спасать...
- Пошёл бы, - торопливо отвечает братишка.
- Погоди. Если бы оказалось, что, спасая меня, ты разрушаешь весь мир, ты бы спас меня и уничтожил мир или оставил бы меня в двадцать третьем?
Голубые глаза Андрея на секунду задумчиво подвисают, потом в них мелькает страх.
- Ты спас меня, уничтожив Вселенную?
- Нет, - качаю головой. - Просто спрашиваю.
Андрюшка неуклюже берёт вилку и нож, серьёзно обдумывая мой вопрос, а потом гово-рит:
- Я бы оставил тебя в двадцать третьем, но попытался бы тебе сказать, что я спасал тебя.
- Серьёзно? - хмурюсь. - Почему ты так решил бы?
- Нет-нет, ты не подумай чего, - затараторил Андрей. - Я пытаюсь просто мыслить ра-зумно. Ты не помнишь видео, где у железнодорожника сын упал в пазы раздвижного моста?
- Нет, - признаюсь.
- Дело в том, что там мост был раздвинут, а его сын упал в пазы. И как раз поезд едет. Если мост не опустить, то поезд разобьётся. А если опустить, то сына раздавит насмерть. И он выбрал второе. Потому что спасал жизнь сотни человек, принеся в жертву сына.
- Но каждый бы поступил по-своему, - пожимаю плечами я. - Кто-то и не опустил бы.
- Я знаю, - кивает Андрюшка, и сейчас он мне кажется не по-детски серьёзным. - Лучший пример, наверное, в библии. Бог разрешает людям убить своего сына, потому что верит, что все люди на земле имеют шанс на спасение. А ещё это называется принципом наименьшего зла.
- Очень знакомо. Что это?
- Это когда из двух зол выбирают меньшее. Как ни крути, а жизнь одного человека важ-нее жизни многих. Даже если они тебе никто, а этот один человек - твой брат. Или сын. Или отец.
