Та запаниковала. Быстро-быстро поползла от Бориса спиной назад. Кажется, она даже… Да, она плакала! Видимо, понимала, что другого оружия ей схватить уже не дадут.
Чернявая не отрывала глаз от палки в его руке. В сломанной, потрескавшейся, перепачканной кровью дубинке все еще торчал ее кинжал.
— Трахни ее! Убей! — рокотали трибуны.
— Лучше убей сразу! — истерично выкрикнула чернявая, захлебываясь в слезах.
Сейчас она вовсе не казалась необузданной дикой. Сейчас она была перепуганной вусмерть девчонкой.
— Слышишь, пятнистый, лучше убей!
Да какой он сейчас пятнистый-то?! Сейчас он такой же трес, как и она. Такой же гладиатор.
Ни убивать ее, ни тем более чего другого над ней сотворять Борису не хотелось. Но…
— Трахни! — требовал стадион.
Очень интересно — и как же? Он вообще не представлял, как это можно вот так, вот здесь, на арене, под прицелом камер и тысяч глаз. Гвоздь, может быть, и смог бы. Но он не Гвоздь.
— Трахни! Трахни! — ревели трибуны.
— Все равно не дамся! — отползала она от него. — Не лезь! Пожалеешь!
Успокоить бы ее нужно. Для начала. Нокаутировать, к примеру. А дальше…
Что будет дальше, он и сам пока не знал. Очень хотелось бы верить, что на этом все и закончится. Но не очень в это верилось.
Девчонка вертелась на своей тощей заднице, как волчок, — не подойти. Всякий раз, когда Борис приближался, она поворачивалась к нему ногами и больно лягалась.
— Послушай, дура! — Он в очередной раз шагнул к ней.
— Отвали-и-и! — взвизгнула она.
Лягнулась снова. На этот раз удар пришелся подколенную чашечку. Больно! Прихрамывая и цедя сквозь зубы ругательства, Борис отступил. И…
— Я сейчас! — донесся чей-то хриплый голос.
Краем глаза он заметил движение слева. Так, выходит, не все гладиаторы еще в ауте!
Борис резко развернулся всем телом.
Перед ним стоял бородач. Опять…
Невозможно! Очухаться после такого удара! И так быстро! Оказалось — возможно.
Бородатый дикарь словно вышел из кошмарного сна. Безоружный и страшный. Разбитая морда. Кровь в волосах. Один глаз — выбит. Другой горит безумным блеском. На губах — сумасшедшая улыбка. К подбородку, перемазанному вязкой юшкой, прилипли выбитые зубы.
— Дочка, я сейчас! — невнятно пробормотал он.
Дочка? Борис удивленно вытаращил глаза. Он, похоже, напрочь вышиб мужику мозги. Однако безмозглый противник был все еще жив. И что самое скверное: он готов был убивать.
Вероятно, в помутненном рассудке несчастного отца чернявая прочно ассоциировалась с мертвой дочерью. Что ж, они действительно были чем-то похожи. А ведь в глазах безумца даже минимальные общие черты могут перерасти в полную идентичность.
— Сейчас, дочка, я сейчас!
Скверно, очень скверно! Такого психа трудно будет одолеть.
Уклониться от сокрушительного удара Борис не успел. Подвела отбитая нога. Кулак треса бросил его спиной на песок. Бородач навалился сверху. Что-то бормоча, хрипя, брызжа в лицо потом, слюной и кровью, размахнулся снова.
Глаз треса — чуть навыкате, налитый красным — пылал огнем безумия.
На этот раз Борис ударил первым. Быстро, сильно, резко. Двумя руками сразу. По ушам.
От таких ударов лопаются барабанные перепонки. Другого бы такой удар оглушил и дезориентировал на несколько секунд. У другого голова бы взорвалась от боли.
Но этот трес, этот толстокожий, перемазанный пылью и кровью бородатый танк, слетевший с катушек, казалось, совершенно не чувствовал боли. Он, похоже, вообще сейчас ничего не чувствовал и желал только одного. Смерти Бориса.
Кулак бородача обрушился сверху. Раз, и еще раз, и еще…
Борис вертелся и сопротивлялся, как мог. Бил в ответ и старался сбросить с себя противника.
Он ткнул бородача в лицо и едва не выковырнул ему второй глаз. Но даже это не помогло.
Против такой тупой и беспощадной силы все было бесполезно.
Тяжелый кулак поднимался и бил. Монотонно, размеренно. Снова и снова. Борис терял время, и с каждым утраченным мгновением уходили силы.
Еще один удар треса — словно молотом по черепу.
Борис почувствовал, что отключается. Ощутил чужие руки, цепкие и сильные, как клещи, на своей шее. Мертвую хватку, мешающую дышать.
«Значит, больше не бьет, — отстраненно подумал он. — Значит, душит. Значит скоро… все…»
Он чувствовал приближение конца.
В ушах стучало, в голове пульсировала тупая нарастающая боль.
Колизей выл, заходился от визга и криков. Все громче. Все сильнее. А ведь несколько секунд назад казалось — нельзя еще громче и еще сильнее.
Выходит, что можно.
Да что же они так беснуются-то, мать их?1 Так радуются его гибели? Или это уже предсмертные глюки?
Руки треса вдруг соскользнули с горла. Сам трес вздрогнул. Всем телом навалился на Бориса. Задрожал, задергался.
Хрипя и кашляя, Борис глотнул воздуха. Раз, другой. В голове прояснилось. Настолько, что появились вопросы. И вернулась способность соображать.
В чем дело? Кто это так бородача? Никого ведь на арене нет. Никого, кто способен помочь. Не чернявая же! С чего бы ей помогать? И уж тем более не колизейские охраннички. Им-то и вовсе сейчас незачем вмешиваться.
Тогда что? Почему тогда?
Кто тогда так кстати ударил бородатого треса?
И били ли его вообще?
От обычного удара люди обмякают и сползают мешком. А этот — напрягся, скорчился весь. Трясется, как эпилептик. Или как…
«Да ведь это же парализатор! — мелькнула догадка. — Шприц-ампула!»
Но откуда она могла прилететь?
И отчего ТАК завывает колизей!
Прочищая кашлем помятую глотку, Борис попытался выползти из-под сотрясающегося тела. Что-то ударило в песок. Рядом совсем, перед самым лицом.
Он скосил глаза. Увидел маленький пластиковый цилиндрик с зеленой окоемкой, торчащий в каких-то паре сантиметров от его щеки. Короткой зазубренной иглы, ушедшей в мокрый от крови песок, видно не было. Но это не помешало узнать…
Точно! Шприц-ампула!
Вид знакомого предмета и осознание того факта, что штуковина эта чуть не пропорола ему морду, окончательно разогнали кровавый туман в голове.
Только теперь Борис понял, что крики зрителей какие-то… Не такие они, как раньше.
Зрители теперь кричали не от восторга и экстаза. Скорее — от ужаса!
А еще он увидел…
То, чего не было раньше, увидел.
Над орущим стадионом зависли два штурмовых вертолета. Судя по пятнистой окраске — хэдхантерские. А судя по тройной разноцветной полосе, вдоль бортов…
