— Горожан о «скоморохах» никто не предупредил, — догадался учитель. — Что ж, справедливо, более чем справедливо. Но я тут при чём?
— Мы переговорили с Рултариком и Хакилсом. Они считают, необходимо ударить в колокол.
— Обычно его используют только во время сезона ветров…
— Сейчас — необычный случай. Да и… это не всё. Хакилс собирается отправить кого-нибудь во Врата. Чтобы отвез мальчишек и разъяснил горожанам, чего следует ждать… как готовиться.
— Значит, кому-то выпадет счастливый жребий, — кивнул учитель.
— «Счастливый»?
— Бросьте, десятник. Знаете сами, что твари вернутся. На том берегу ждали «скоморошьи» тропари, теперь они разведали дорогу…
— Сколько, по-вашему, у нас есть времени?
Тот пожал плечами:
— Полдня, может, чуть больше. Как раз хватит, чтобы оседлать бархаг и погрузить на них раненых. Даже после… после всего «скоморохи» вряд ли сразу бросятся в погоню. Когда Хакилс выберет гонца?
— Это будет жребий. Но сперва нужно позвонить в колокол. Проведёте меня к нему?
Учитель жестом велел десятнику следовать за собой и начал подниматься по узкой каменной лестнице, которая вела в верхний, разрушенный зал. Ярри вчера уже заглядывал туда. Зал был пустой и мёртвый, в чём-то очень схожий с Шэквир вис-Умрахол. В центре лежали обломки расколотой столешницы, вокруг — треснувшие скамьи; всё это было занесено песком и мусором. Наверное, никто и никогда не пытался навести здесь порядок — да и зачем? Кто станет трапезничать за расколотым столом, под открытым небом?..
Потолок тоже раскололся — примерно треть его осыпалась вниз и лежала уродливой грудой обломков. По ней можно было взобраться наверх — на площадку, где по-прежнему висел колокол; Конопушка сказал, что именно в него звонили, когда хотели предупредить Врата Пыли о новом сезоне ветров.
Учитель с десятником поднялись в зал. Слышно было, как они пробираются между завалами, потом учитель сказал: «Осторожнее, лучше взбираться по-одному, иначе всё это может рассыпаться», — десятник что-то невнятно ответил, заскрежетали камни…
— Ну вот, теперь вы. Помочь?
Снова что-то неразборчивое.
Ярри с Конопушкой переглянулись.
— Если что — успеем, — сказал Конопушка. — Пока они будут спускаться, мы уже вернёмся сюда. Или вообще уйдём. Раз учитель знает про «скоморохов»…
Ярри кивнул и поспешил к лестнице, что вела в зал.
— Раскачивать придётся вместе, — говорил учитель откуда-то сверху. — Я спрашивал у Рултарика, для этого требуется по крайней мере сила двоих.
— Ничего, справимся.
— Вы хотели мне сказать что-то ещё, десятник?
— С чего вы взяли?
— Я не прав?
Пауза.
— Пожалуй, правы. Всё-таки хочу перед вами снова извиниться.
— Мы, кажется, уже…
— Долг есть долг. Когда я выводил беженцев из Пустолесья, нам приходилось развешивать на деревьях…
— Я знаю, десятник, слышал об этой истории. Они ведь были уже мертвы — те, кого вы вешали. И у них не было никаких шансов вернуться из призрачного мира. Именно так вы себя оправдывали. Угадал?
— По-вашему, это не довод?
— По-моему, это не оправдание. Бывают ситуации, из которых с честью не выйти. Просто не выйти; я знаю. Но это ничего не оправдывает, а только объясняет, увы. Хочу вас успокоить: я не стану участвовать в жеребьёвке, затеянной Хакилсом.
— К гаррам, — сказал десятник. — Это уже не важно.
На внутреннем дворе вдруг кто-то заорал: «Стой! Ты что ж делаешь?!» — и тотчас наверху вскрикнул учитель.
Ярри сам не понял, как успел в два прыжка добраться до груды камней, вскарабкаться наверх…
Громада колокола нависала над всей площадкой. Верёвки лежали, словно сытые, свернувшиеся в кольца змеи. Учитель с десятником стояли у самого края и со стороны казались двумя приятелями, которые встретились после долгой разлуки. Десятник положил руки учителю на плечи, тот перехватил их своими. Ветер откинул полы их пыльников: у одного на поясе висел длинный кинжал, у другого — странная, замотанная в тряпицы бутылка.
Учитель вдруг пошатнулся и сделал маленький шажок назад.
Ярри не стал медлить. Жизнь во Вратах (а особенно — Рябые пустыри) вбила ему в голову одно-единственное правило: хочешь уцелеть — не зевай! Есть время рассуждать и время достать из-за пояса нож.
Ярри выхватил нож и, подбежав, с оттягом, сильно полоснул десятника по бедру — чтобы рана пошире и чтоб кровь — во все стороны!
Тот приглушённо вскрикнул (скорее от неожиданности) и пошатнулся. Учитель тотчас ударил его каблуком по носку, но и сам не устоял. Оба тяжело рухнули на каменные плиты, и Ярри пришлось отскочить в сторону, чтобы они не столкнули его с площадки.
Десятник попытался ударить учителя по шее. Тот снова перехватил, поймал за запястья и держал, сколько мог; лица у обоих исказились. Ярри лихорадочно соображал, как ему быть, чем ещё помочь.
Потом они покатились, не разжимая объятий. То один, то другой оказывался сверху, но никто не успевал воспользоваться преимуществом. Пыльники цеплялись за острые углы плит, рвались в клочья. В какой-то момент за угол зацепился и ремень учителя. Он порвался, бутылка покатилась к краю, но Ярри успел её поймать. Бутылка была неожиданно тяжёлой, как будто вырезанной из цельного камня.
— Ярри, осторожно!..
Учитель снова оказался внизу, но, не обращая внимания на десятника, вывернул шею и смотрел на Ярри.
— Держи её крепче! Ни в коем случае не…
Десятник выхватил свой кинжал и ударил.
До них было ровно три шага.
Второй раз ударить он не успел. Размахнувшись, Ярри опустил бутылку на голову десятника. Что-то треснуло — так лопается полный молока кувшин, в который попадает шальной камень. Десятник начал заваливаться на бок. Учитель сбросил его с себя и, выхватив из рук опешившего Ярри бутылку, зашвырнул подальше, куда-то под колокол.
— Живо вниз!
Уже у самой дыры они налетели на Конопушку — тот, тяжело опираясь на длинную, выше его, трость спешил на помощь.
— Вниз, вниз, мальчики! — Учитель прыгнул прямо на камни, охнул, скатился по обломкам. Конопушка покрутил растопыренной пятернёй у виска, мол, совсем спятил, не иначе, — и тоже полез вниз.
Ярри, ожидая своей очереди, оглянулся. Просто так. Убедиться, что не показалось.
Бутылка треснула ещё у него в руке — и первые ниточки чернил стали просачиваться сквозь тряпки, когда он стоял над телом десятника. Теперь же бутылки вовсе не было видно, а над тем местом, где она лежала, пульсировало густое облако. Пульсировало и время от времени выпускало и вбирало в себя толстые, кургузые щупальца. Словно разминало пальцы.
