да мы отклонились от главного. Не буду ходить долго вокруг да около. Тем более что и сам не думал, что возня с вашей кандидатурой по поручению патрона отнимет так много времени и сил. Но я, признаться, не жалею. Удивили, господин Пронькин. Итак, у вас есть три выхода из сложившейся ситуации, ибо, право слово, грех не использовать на благо России такие способности.
Я подобрался. Слишком много довольно непрозрачных намёков. Похоже, сейчас мне будут делать предложение, от которого невозможно отказаться. Подтверждением тому столь длинная прелюдия с чиновником и выступлением самого полковника. Мне ничего не оставалось, как задать вполне прогнозируемый вопрос:
— Три?
— Да, три. Для начала, довольно неприятный для вас, господин Пронькин, вариант: вы отказываетесь от предложения сотрудничать с моим патроном и его последователями в какой бы то ни было форме. Подобная позиция понятна и прогнозируема. И даже кое-кем из нас уважаема. Хоть и довольно глупа, с моей точки зрения. Но, — он поднял указательный палец, — отказ, как ни крути, — это оскорбление его Высочества, который облекает вас своим доверием. И мы не можем оставить подобное без наказания. Хотя и жаль было бы терять ваш потенциал. Поэтому, учитывая ваше стойкое стремление отбыть на фронт, будет удовлетворено. Только уже не в качестве охотника или вольноопределяющегося, а в качестве солдата дисциплинарного батальона вместе со всеми остальными нарушителями: дезертирами, пьяницами, игроками и прочим отребьем. Признаюсь, я предлагал принцу за вашу дерзость арестантские роты. Но он справедливо указал на отсутствие сведений о формально данной вами присяге. Юридический повод тем не менее найти легче, чем вы думаете. Вы покинули без разрешения непосредственного командования по пути следования подразделение ополчения, в который были призваны в Томске. Формально — это дезертирство.
— Но я же чуть не умер, без памяти провалялся почти неделю! Да и начальник мой был в курсе, — опешил я от такого наглого навета.
— Увы. Никаких документальных доказательств тому нет, Гаврила Никитич. Все свидетели — на фронте. И, поверьте, долго разбираться, писать запросы ради вас никто не будет. А отец Афанасий не сможет выступить в вашу защиту, так как узнал о вас уже на станции, уже после того, как эшелон убыл по назначению… — полковник достал очередную сигарету и подмигнул мне, — но не будем о плохом. Вы ведь жаждете выслушать остальные варианты?
— Да, — кивнул я, стараясь сохранять видимость спокойствия.
Вот же сволочи. Жёстко стелют. А чего же я хотел? Россия-матушка даже в параллельной реальности остаётся полицейскими джунглями. Закон что дышло: куда повернул, туда и вышло!
— Мне импонирует ваша выдержка, Пронькин. Второе предложение: вы будете отправлены в Санкт-Петербург, где будете прикомандированы к канцелярии начальника санитарной и эвакуационной части и пройдёте полугодовое обучение в фельдшерско-санитарных курсах со сдачей экзамена и присвоения вам чина 14 класса коллежского регистратора, соответствующего прапорщику в армии. Там у вас откроются все возможности проявить выдающиеся способности и, возможно, воплотить многие из предложенных прогрессивных идей и предложений, о которых вы изволили вчера так пламенно говорить. Согласитесь, неплохая карьера для крестьянского сына из сибирской глуши?
Слушая полковника, я слегка завис. Это пи@дец! Всем моим планам. Лучше уж дисциплинарный батальон, там я хоть на фронте окажусь. Правда, в качестве штрафника. Ну, и долго я так проживу? И Питер не вариант. Крестьянский сын Пронькин, конечно, должен был бы прыгать до потолка, но мне было далеко до ликования.
— Вижу, карьера тыловой крысы вам импонирует не более, чем быть осуждённым дезертиром? — с каким-то весёлым злорадством полковник размял в пальцах так и не зажжённую сигарету.
— Я не просто так хочу попасть на фронт, господин полковник! — добавил я дрожания в голос. Что было легко, ибо обида на собственную глупость полезла наружу, — вам известно такое понятие, как предсмертное обещание?
Офицер посерьёзнел и кивнул.
— Я обещал дядьке, воспитавшему меня вместо отца и матери, Тимофею Лукичу Заварзину, Царствие ему Небесное, ветерану русско-турецкой и русско-японской войн добраться до фронта и исполнить свой долг перед отечеством. Поэтому хоть санитаром, хоть осуждённым, да хоть горшком назовите! А в тылу я не останусь. Можете даже не озвучивать третье предложение.
В зале повисло молчание, прерванное скрипением спинки кресла.
— Позвольте, господин Пронькин, мне самому решать, как поступить! Чёрт побери, да вы снова вводите меня в расходы! Похоже и вторая дюжина шампанского достанется штабс-капитану! Погоди-ка, братец. Сейчас я его позову. Третье предложение без его участия озвучивать смысла не имеет.
Полковник шагнул за портьеру и поднял трубку незамеченного мной до сего момента телефона, что располагался на подставке небольшого бюро.
— Портье? Это полковник Самсонов из девятого номера. Там в холле сейчас ожидает штабс-капитан Крон, будьте любезны, попросите его ко мне, — вместе с хрустом рычага и жалобным взвякиванием звонка трубка легла на место.
Ждать пришлось недолго. Дверь открылась почти неслышно и в залу вошёл штабс-капитан с одиноко белеющим крестиком ордена святого Георгия на шейной ленте. Если полковник воплощал своими повадками образ барса или гепарда, со всей его убийственной мягкостью и ловкостью, то от штабс-капитана, несмотря на его безукоризненно чистый и выглаженный парадно-выходной китель, пахло порохом и смертью. И не просто пахло. Разило наповал! Сила и неотвратимая мощь, исходящая от плотной фигуры штабс-капитана, заставляли учащённо биться сердце и непроизвольно искать поблизости какое-нибудь оружие. Я пока довольно плохо разбирался в цветах погон русской армии и всевозможных вензелях с шевронами. Не было возможности изучить. В эшелоне были лишь представители временно сформированных маршевых рот для сибирских полков. Худо-бедно различал пехоту, пулемётчиков, артиллеристов. На этом весь мой опыт и заканчивался.
Погоны же штабс-капитана несколько озадачили. Золотисто-жёлтого цвета с четырьмя звёздочками без цифр и букв, но со странной эмблемой: перекрещённые лопата и кирка то ли с ядром, то ли с гирей посередине. Боевые каторжники? Хрень собачья…
— Ну что, Август Карлович, вы были правы. Две дюжины бутылок от Энрио по праву ваши! Извольте, пришлю вам на квартиру к вечеру.
— Неужели, Виталий Валерианович? Значит, это он и есть? — штабс-капитан кивнул в мою сторону, как будто я был предметом обихода. Любопытно? Что же решили?
— Пока ничего. Я оставил за вами последнее предложение. Господин Пронькин твёрдо рвётся на фронт. И даже перспектива дисциплинарного батальона его не смущает! — полковник улыбался так, будто рекламировал приз или выигрыш в казино.
— Хм. Достойно уважения, Гаврила Никитич, — штабс-капитан вдруг сделал резкий шаг в мою сторону и, не успел я понять, что произошло, как почувствовал неприятно онемение в
