И перед Севастьяненко вновь встал старый и вечный как мир вопрос: что делать? Топить такую красоту не хотелось, отпустить — так Андреевский флаг с этого корабля наверняка уже рассмотрели, и язык за зубами морячков-марсофлотцев держать не заставишь. У них своя гордость, и на тех, кто ходит не под парусом, они смотрят свысока и плюют с клотика. Кстати, а у них самих-то какой флаг? Севастьяненко всмотрелся. Ну да, норвежский. Эти хреновы нейтралы вечно болтаются там, где не следует, и, нарвавшись на неприятности, начинают потом истошно вопить. А ведь сами виноваты! И действительно, что их сюда занесло? В зону военных действий парусники обычно не совались.
В бинокль Севастьяненко ясно видел лица норвежских моряков, глазеющих на миноносец с высокой палубы своего корабля. Похоже, особого впечатления на них крохотный по сравнению с парусным гигантом «Стерегущий» не произвел. Зубоскалили, пальцами показывали… Мичман почувствовал, как от злости сводит скулы. Не привык он, когда на него смотрят с презрением, особенно иностранцы. Он командир боевого корабля, офицер одного из сильнейших в мире военных флотов. А норвеги, пусть они хоть семь раз потомки овеянных грозной славой викингов, живут в нищей карликовой стране, и не им спорить с русскими!
Может быть, неприязнь мичмана так и осталась бы не более чем личным отношением конкретного человека к команде отдельно взятого парусника, но тут кто-то из норвежских моряков сделал глупость. Что его сподвигло, трудно сказать. Может, спьяну начал буянить в русском порту и получил по почкам от подоспевших городовых, а может, кто-то из предков служил в шведской армии, регулярно битой русскими, и с тех пор Россию не любило все семейство на протяжении многих поколений… Придумать можно очень многое, но результат от этого не изменился. В общем, этот придурок спустил штаны и показал русским голый зад, что, по мнению не только Севастьяненко, но и всех его людей, было уже чересчур.
Мичман посмотрел на своих матросов. Все, кто находился на палубе, смотрели на него, и были они злыми… Ну да, все правильно, после успешных налетов на японские порты и разграбления вражеских складов бинокли были если не у каждого, то через двоих на третьего уж точно. Тем более у тех, кто шел в десант и, соответственно, имел возможность первыми пошарить среди трофеев. Отцы-командиры это не приветствовали, но и не возмущались, демонстративно делая вид, что ничего не замечают, а Бахирев — тот и вовсе намекнул: что с бою взято — то свято. Старая казацкая истина пришлась матросам по душе, вот и щеголяли они теперь с биноклями, револьверами, кое у кого и сабли японские в качестве сувениров имелись, и это не говоря уже о более прозаических трофеях вроде банальных денег, отличных золингеновских бритв и прочих необходимых в хозяйстве вещей. Но сейчас все это лежало на базе, где один из кораблей использовали в качестве склада, а вот оружие и оптику народ хозяйственно прихватил с собой. И разумеется, что их оскорбляют, все видели и поняли.
Наверное, лихие норвежские морячки испытали пренеприятные ощущения, когда миноносец, выбросив из труб густые клубы дыма, начал стремительно набирать ход. С палубы парусника наверняка было отлично видно, как медленно поворачиваются минные аппараты, каждый из которых нес в себе пару тонн металла и взрывчатки. Грузовому великану наверняка хватило бы и одной-един ственной мины, чтобы отправиться в гости к Нептуну вместе со всем экипажем, однако то, что это все же не учебная атака и не попытка взять их на испуг, капитан парусника сообразил, похоже, не сразу. Все же отсутствие боевого опыта (а скандинавы слишком давно ни с кем не воевали) вкупе с убежденностью, что статус нейтрального государства гарантирует их от агрессии со стороны любой воюющей стороны, негативно воздействует на скорость мышления в экстремальной ситуации. И, лишь сообразив, что в море случается всякое и некоторые корабли, особенно в районе боевых действий, и вовсе могут пропасть без вести, он начал действовать.
Парусник разворачивался медленно и величественно, однако не ему было состязаться с миноносцем. Все же паровая машина дает кораблю не только скорость и возможность идти в полный штиль, но и обеспечивает недостижимую для таких судов управляемость. В результате миноносец практически мгновенно настиг своего оппонента и, имей Севастьяненко цель потопить норвежцев, он сделал бы это без усилий. Однако мичман усилием воли подавил кровожадное, хотя и законное желание. Вместо этого «Стерегущий» легко догнал свою жертву и уравнял скорости. Звонко рявкнуло носовое орудие, и всплеск от снаряда обдал брызгами матросов на баке.
Намек оказался понят сразу же. Как бы ни хорохорились норвежцы, дураками они не были и прекрасно сообразили, что боевой корабль, пускай и маленький, в случае неподчинения отправит их на дно в считанные минуты. А в серьезности настроя русских сомневаться не приходилось. Наверняка все, кто находился на борту парусника, крыли сейчас последними словами шутника, осмелившегося вот так, от нечего делать, оскорбить военных, но изменить было ничего нельзя, и матросы полезли на ванты, убирая паруса. Корабль начал медленно сбавлять ход и через несколько минут лег в дрейф, не выказывая более желания осложнять свое и без того невеселое положение.
Капитан, высоченный кряжистый бородач (что характерно, усов он не носил), с которого любой художник, не задумываясь, списал бы образ настоящего морского волка, сейчас выглядел недовольным жизнью. Еще бы, на борт его корабля, не спрашивая согласия, поднялись сразу десять человек. Хорошо поднялись, профессионально, штормтрап их не смутил, и это лучше, чем любая форма, выдавало в них моряков. Но вот на палубе они немедленно рассредоточились, держа команду под прицелом необычных коротких винтовок. Что это были карабины, такие же, как у казаков, норвежский капитан, естественно, не знал, ибо, во-первых, не разбирался в русском оружии, а во-вторых, карабины эти были приняты на вооружение уже после войны, и здесь пока не встречались даже теоретически. То, насколько быстро русские взяли под контроль его корабль, норвежцу совершенно не понравилось, а то, что у каждого матроса, помимо винтовки, имелся и револьвер, и вовсе наводило на мрачные мысли. Возможно, его бы еще больше удивило, что и необычное для простых матросов оружие, и навыки приобретены русскими моряками совсем недавно, при захвате японских портов, но сейчас это было непринципиально.
Между тем на мостик его корабля с небрежной грацией бывалого моряка поднялся совсем молодой русский офицер. Как с картинки о том, каким должен быть офицер русского флота. Высокий, круглолицый, светловолосый, в отутюженном парадном кителе и с неожиданно красными глазами. Пил он там всю ночь, что ли, мельком подумал норвежец, которому и в голову не могло прийти, что цвет глаз его визави обусловлен не обильными возлияниями накануне, а банальным недосыпом. Еще одним выбивающимся из образа нюансом было то, что левую руку офицер держал очень осторожно, как будто опасался задеть за что-то. Откуда было знать капитану, что это последствия недавнего ранения, и как раз поэтому матросы, взяв парусник под контроль, первым делом спустили нормальный трап для своего командира.
