Отчего-то возникло острое желание продолжить начатое и как следует завести мнительного бычару, смеху ради.
– Ты чем-то недоволен? Красавчик, дядя Балаган все еще сердится. Попросишь у него прощения? Как? – Я поднес ухо к зверушкиной морде, будто слушая, и переадресовал «ответ» Балагану: – Красавчик говорит, что без проблем бы извинился за недостойное поведение, но, к великому несчастью, уже успел положить на тебя свой маленький розовый хуй.
– Не нарывайся, – процедил сквозь зубы пулеметчик, заметно покраснев.
– И в мыслях не было. Это все он. Что? – Я снова «прислушался» к четвероногому собеседнику. – Ай-ай-ай. Зачем ты так? Дядя Балаган вовсе не тупое быдло с пулеметом, и уж никак не трусливая мразь, бросившая свою семью подыхать с голодухи.
– Ну все, тварь!
Красавчик принял угрожающую стойку и зарычал.
– Хватит! – вмешался в беседу Ткач, когда Балаган подрагивающими пальчиками уже мацал рукоять пистолета. – Нам еще промеж собой стрельбы не хватало.
– Зачем стрельба? – Я поставил пустую кружку на пол и, незаметно вынув из-за голенища нож, спрятал его в рукав. – Можем все тихо порешать.
Удивительно, однако Гейгер и Сиплый при этом хранили нейтралитет, с интересом наблюдая за развитием событий.
– Я тебя голыми руками, сука, порву, – прорычал Балаган, застегнув хлястик кобуры.
Чудесно. Воображение уже нанесло поверх камуфлированной туши схему разделки, а в голове зазвучали отголоски приближающегося ража. Но вечно сующий свое рыло в чужие дела капитан испортил все удовольствие, встав между мной и добычей.
– Ошалели?! А ну разойтись!
Мой нож острием уперся Ткачу в подсумок. Налившиеся кровью глаза Балагана, не мигая, пялились через капитанское плечо.
– Сядь на жопу, я сказал! – заорал Ткач пулеметчику и неожиданно коротким правым съездил тому по еблищу.
Расчехленная на время жратвы челюсть Балагана опустилась, едва не выскочив из суставов, ноги обмякли, и стодвадцатикилограммовый детина грузно шмякнулся на седалище, как и велел капитан.
– Ты че?.. – потер Балаган ушибленный едальник, делая безуспешную попытку подняться. – Че творишь?
Ткач повернулся и, будто не замечая царапающего ремень ножа, поднес палец к самому моему носу:
– Уймись.
Не видел его раньше с такой стороны. Хм, кто бы мог подумать. Пузом чирк подпирает, в глаза уставился, на роже ни один мускул не дрогнет. Пустить, что ли, ему кишки на свежий воздух?
– Черт, – остававшийся до того безучастным к происходящему Гейгер развернулся и трижды хватил кулаком по стене. – Черт, черт, черт!
Сиплый сглотнул и трясущейся рукою протянул Ткачу коробку с пилюлями.
– Прими. Зараза, – провел он ладонью по лицу, словно сдирая налипшую паутину. – Всем надо принять. Сразу две. Какая-то херня творится. Может, газ? Психотропный, – медик тряхнул головой и, продолжая держать раскрытую коробку, заорал: – А ну быстро сожрали лекарство, ублюдки, вашу мать!!!
Ух ты, бля. У Сиплого, оказывается, есть командирский голос. Как орет-то, аж страшно.
Я, пораженный услышанным, взял пилюли и отправил их в путешествие по организму, даже не спросив, а что это, собственно, мне дали. Остальные, тоже пребывая в легком ступоре, подчинились распоряжению медика.
– Вот напасть, – Гейгер, проглотив «лекарство», сел на пол и обхватил голову руками. – Дьявольщина.
С улицы послышался звон спущенной тетивы и крики, вырывающиеся поочередно и в унисон из нескольких глоток. Разрядился еще один арбалет, и еще. Ухнула граната. Криков стало больше. В основном несся мат и угрозы, адресованные явно не нам, среди которых проскочило два сдобренных тем же перцем приказа: «Прекратить! А ну расцепитесь! Перестреляю к ебене матери!» и «Они здесь! Рассыпались, суки, бля! Валим! Валим!»
Дьявол. Что же такое я проглотил? Хм… Хе. Хе-хе. Забавно. Не похоже на дешевую дурь с улицы. Да, Сиплый знает в этом толк. О. Ну ни хрена себе. Надо будет у него отсыпать. До чего же хорошо. И что я так взъелся на Балагана? Бля, да он просто душка. Хотя язык ему укоротить не помешало бы, вместе с башкой. Нет-нет-нет. Что за глупость? Вон, сидит, лыбится, как дите. Разве можно его не любить? И Ткача, и Гейгера? Чертовски милые люди. Пристрелят ни за хуй собачий. При… что? Это же… Чушь какая! Да у меня людей ближе нет и не было. Особенно Сиплый. Дружище, прости меня. Прости, что набросился, как псих. Но ведь ты, сучара пархатая, сам на перо просишься. Черт! Как такое в голову может прийти? Сиплого на перо – мерзость. Он ведь мне роднее брата… Господи-боже, Крикун, Репа, как же я виноват перед вами, как ви-но-ват…
– Эй, – что-то шлепнуло мне по фильтру респиратора. – Хорош реветь.
Реветь? О чем ты, бля?..
– На, клади под язык и держи там, пока не рассосется, – перед запотевшими окулярами возникла ладонь с крохотной таблеткой. – Взбодрит.
Сиплый вложил лекарство мне в руку и направился к следующему убитому горем пациенту.
Я поднял респиратор. Мокрая резина проползла по губам, оставляя на них соль. Вот так торкнуло – разревелся, будто целка на выданье. Черт, да они все еще льются! Стыд и срам. Правда, у остальных состояние аналогичное, что немного успокаивает. Ядреная химия. Надо с этим коновалом держать ухо востро. Того гляди – подмешает в воду хуйню какую, очнешься потом с развальцованным очком посреди фонящего кратера. Опять вот таблетку подсунул, скотина. Да сколько можно литься? Так и до обезвоживания недалеко. Ладно, приму. После остальных. Ну?.. Вроде не сдохли. Давай, химическое говно, перекрой эту течь.
Таблеточка действительно помогла – самопроизвольное всхлипывание и выделение мокроты унялось, настроение заметно улучшилось, в теле возникла приятная легкость. Я глянул на часы – четверть девятого – и поднялся. Рассвело, пейзаж за окном приобрел мертвенно-серую гамму, погрузившись в утренний туман. Внизу никакого движения, тихо, как на кладбище, только вороны с веток таращатся.
Котелок валялся у стены. Половина площадки и лестничный пролет были залиты кровью, на радость вечно голодному Красавчику, который, впрочем, не спешил пировать, а сидел в углу, сжавшись и попискивая. Ткач и Гейгер молча приходили в себя после пережитого ночью горя. Балаган, как всегда недовольный, сокрушался над уделанными кровищей штанами и рюкзаком:
– Ебать! Какая падла котелок опрокинула? Аж трусы к жопе приклеились.
– Ничего, засохнет – осыплется, – успокоил опытный в этом деле Гейгер.
– Что тут – вашу мать – произошло? – Ткач поднялся на ноги и окинул присутствующих взглядом.
– А ты не помнишь? – хмыкнул Балаган.
– Помню, насилу сдержался, чтоб вам обоим по пуле в башку не пустить.
