– Нет... Нет...
– А изнутри?
– Нет... Нет... Нет...
– Тогда почему? По какой причине? Что нас заставляет грызть друг другу глотки?
– Да мы-то что, Алекс? Это Танк. А Феклиста – ты же в курсе, кем она была прежде. А мы – ничего.
– Ладно, первый памятник у нас уже есть – Памятник Глупости. Будем надеяться, что других не появится.
– Первому памятнику – салют! – блаженно заорал Генрих и выпустил в небо длинную очередь.
– Салют! Салют! – отозвалось несколько операторов, и вверх полетели новые залпы. В веселье приняли участие не все, однако и возражений тоже не возникло. Те, кому это пришлось не по душе, тихо отъехали в сторону.
– Девка была психически неуравновешенна, а следовательно, непредсказуема, – равнодушно заметила Алекс. – Дурачок, возомнивший себя идеальным солдатом, напротив, ужасно предсказуем. И бесполезен. Туда им и дорога, – заключила она. – А ты всегда такой?
– Какой? – удивленно спросил Зенон.
– Радикальный. Похоже, всегда. А правда, что тебя приговорили к абсолютной каре?
Зенон находился метрах в ста от Алекс, но Тихону показалось, что они стоят чуть ли не впритирку. Его это разозлило. В конце концов, что такого героического совершил маньяк-инфекционист? Убил двоих? Это мог сделать любой. Убить – это самое простое.
– Тихон, вы, кажется, знакомы?
– Да, вместе воевали.
– Ты знаешь его историю?
– Смотря какую. Одну знаю – как он попал в Школу.
– Ну, это когда было! В прошлой жизни. Зенон, расскажи Тихону, за что тебя приговорили.
– Я тогда еще на таране служил, – начал он так, будто его прервали на полуслове. – Обычная оборонительная операция, меня водителем поставили. Я люблю водителем. Со станции вышли, смотрю – Земля-2. Я же оттуда Но место не совсем то, я километров на семьсот севернее жил. В общем, повоевали, быстро как-то все вышло, надо отлипать. А тут три часа езды, и дом! Стрелка своего я отключил и поехал. Мне кричат: стой, а я еду. Чего им от меня надо? После операции все равно отдых положен, так что как оператор я им не понадоблюсь. Машина – тем более под самоликвидацию Ее конкуры немножко попилили, она даже ремонту не подлежала. Но это ладно. Короче, еду. Посылают за мной двоих, а меня зло взяло: чем я им помешал7 Сперва ругались, потом как-то так пушки у меня заработали. Я и не думал про пушки, я же водитель. Получилось, что попал, в обоих. За мной “перисты”. Танки ведь уже не догонят, а станций у нас в колонии мало. Не перехватить. А “перисты” угнались, они быстрые, сволочи. Двенадцать штук было. Мне уж чего – все равно накажут Справился потихоньку. Добрался до своего поселка, люди – врассыпную, танк никогда не видели. Смешно. Съездил на ферму, туда-сюда. Ну и все. Отлип.
– Все? – не поверил Тихон.
– Ты объясни, где отлип, – сказала Алекс.
– В госпитале. Ну, не в самом, а во дворе Там люди с костным гриппом долеживали – те, что с того раза. Он ведь у людей не лечится. Лежали, умирали. По моей вине. Совесть что-то заела, решил помочь. Взял и самоликвиднулся, прямо под стенами. Там, оказывается, еще больные были, и не смертельные, и совсем легкие, но не мог же я их рассортировать! На Посту – трибунал. Абсолютная кара. А потом предложили выбор. Это вроде сброса, только наоборот: не для меня, а для окружающих. Ну мне-то что, мой труп уже всплывал в реке Черничная Дорожка, одним разом больше, подумаешь! Согласился. Уложили в кабину, надели датчик, а когда влип, выяснилось, что обратно уже не вернешься. Показали мертвое тело Мое. Говорят: ты понял? Я говорю: да, понял. И сжег их на фиг. Там шесть человек было. Игорь на связь вышел, спрашивает: “Еще убивать будешь?” – “Буду”. Я себя высоко ценю. Разве это не правильно? Себя нужно уважать. Открыли доступ к платформе, сказали, если через пять секунд на нее не встану, они бункер взорвут, чтоб я наружу не выбрался. Ну, я встал. А с платформы – прямо сюда.
– Как тебе рассказец? – спросила Алекс, точно это . было с ней самой
– Не ошеломил. Я знал, что Зенон способный. А на тебя это произвело впечатление?
– Мне нравится слушать всякое такое. Что здесь еще делать? Можно скачивать по сети книги, у меня в резервной памяти их штук пятьсот, но это быстро надоедает.
– Тебе повезло, ты можешь выходить в интервидение.
– Я же для всех призрак. Кроме тебя, мной никто не интересовался.
– Еще Карл.
Алекс замолчала. Тихон попробовал ее окликнуть и уперся в непробиваемую стену.
– Зачем о нем вспоминать? Его ведь убили.
– И все же интервидение – это мир.
– Если хочешь, я буду тебя пускать, иногда. Нечасто.
Этого он от нее и добивался. Плевал он, конечно, на сеть, а уж тем более – на мир. Но путь туда лежал через КБ Алекс, через маленький домик, заполненный ее душой. Входить в него – значит прикасаться к ней самой.
Солнце окончательно зарылось в песке. Часа полтора на западе еще колыхались вишневые портьеры, потом и они опустились. Луны Скит не имел, это стало ясно сразу: такая темень бывает только в безлунные ночи.
Тихон переключил диапазон и прижался поближе к толпе. Сейчас бы костерок. Не для тепла – для разговора.
– Ночью мы обычно молчим, – вкрадчиво шепнула Алекс. – Нужно же когда-то побыть наедине с собой.
И в этом она была права. Она всегда оказывалась права, сильная девушка Алекс.
Воздух быстро остывал. Вместе с холодом просыпался ветер – секущая песчаная вьюга, трогавшая броню колючими пальцами. Она пыталась отыскать хоть какие-то неровности, зацепиться и налипнуть на них невесомыми сугробиками, но обтекаемая форма корпуса этого не позволяла. Скребясь о покрытие, песок летел мимо и пропадал между горбами текущих волн.
От безымянного озера поднимался туман, в белом конусе света он смахивал на желтоватую простоквашу. Тихон не выключал прожектор до самого утра.
Как рассвело, он снова проверил озеро. Он почему-то был убежден, что станет свидетелем зарождения новой жизни.
В это утро она не зародилась.
Днем появился новый танк – некая Рада. Тихон о ней ничего не знал и смотреть на нее не поехал. Ему было достаточно и своего отражения, а все, что говорилось, он прекрасно слышал по радио.
Ночью на Скит занесло еще двоих. Следующим днем к ним присоединились трое, а следующей ночью – еще пятеро. Потом словно прорвало.
Платформа переносила танки все чаще и чаще, иногда с промежутком в несколько секунд. Лаборатория на Тихом Ветре была не единственной, их оказалось много, таких бункеров-тюрем-лабораторий. Из каждой “волки” шли только на Скит, и усмотреть в этом случайность даже при всем желании было трудно.
За первую тысячу часов прибыло чуть больше ста машин, за вторую – уже триста. Стоянка разрослась до невообразимых размеров, коснувшись южной оконечностью еще одного озера. Тихон съездил на разведку – такая же лужа. Обследовал и берег, и дно, и поверхность – ни грамма протобелка. Рано.