Ознакомительная версия.
— Водительское удостоверение на имя Натальи Викторовны Цельге, — Генрих застегнул пальто на все пуговицы и отметил мысленно, что шарф действительно не помешает. — Имя, разумеется, неродное. Возраст — двадцать четыре года. Плюс минус один-два. Речь правильная. По-видимому, знает немецкий и французский языки. Скорее всего, закончила, как минимум, гимназию. Анархо-синдикалистка. Близка к группе «Набат», и, скорее всего, состоит в боевой организации ФАР. Прошла курс городских партизан Нефедова — «Тамбовские волки». Узнай, что сможешь, и, как можно, быстрее.
— Сделаем. Я бы сменил заодно и туфли. Легковаты для Петрограда, мне кажется.
— Разумно, — согласился Генрих. — Что Карл?
— Через сорок минут в чайной «Зефир». Выходите на Невский проспект и идете налево до следующей улицы. Заведение находится почти сразу за углом. Второй этаж. Господин с журналом «Нева». Пенсне. Волосы светлые с сединой, пробор посередине.
— Хорошо, — кивнул Генрих. — Кто сегодня ходит за мной?
— В первую половину дня — Ульрих и Вальтер, после обеда — Гюнтер и Рихард. Надо было и вчера вас подстраховать.
— Все не учтешь! Свободен.
— Честь имею! — Людвиг чуть склонил голову в поклоне и растворился среди вешалок с пиджачными парами.
Генрих встречей остался доволен. Пока — если не считать вчерашнего покушения, едва не стоившего ему жизни — все шло неплохо. Во всяком случае, не хуже чем планировалось. Возможно, что и лучше. Однако участие в деле Натальи Викторовны Цельге пока не просчитывалось. Оно лишь угадывалось, никак не более. Впрочем, интуиция, которой Генрих привык доверять, не молчала. Она нашептывала на ухо крайне любопытные перспективы.
«Что ж, поживем — увидим!»
Распрощавшись с Людвигом, Генрих купил себе темный костюм-тройку из натурального английского твида, белую рубашку Бурылинской мануфактуры, венецианский шелковый галстук, пальто варшавского пошива и шерстяное кашне. Подобрал в обувном магазине на первом этаже галереи зимние ботинки на толстой каучуковой подошве, и, окончательно переодевшись во все новое, вышел на улицу.
Питерская погода не разочаровала. Снаружи снова шел снег с дождем, и видимость не превышала двух-трех метров. По-хорошему, следовало бы озаботиться приобретением большого зонта из тех, что в собранном виде похожи на трости — в качестве трости могли и служить, — но Генриху, привыкшему к другому образу жизни, переучиваться было поздно, да и незачем. Идти оказалось недалеко, и промокнуть он не успел.
— Здравствуйте, Федор Иванович! — Карл сидел за столиком у окна, пил чай и просматривал свежий журнал.
— Рад вас видеть, Генрих Николаевич! — контакт вел себя естественно, из легенды не выбивался, внимания к себе не привлекал. — Составите компанию?
— Всенепременно! — Генрих повесил пальто и шляпу на деревянную полированную вешалку, стоявшую в простенке между двумя высокими окнами, и присел к столу. — Черный чай, — кивнул он половому, одетому, впрочем, скорее как ресторанный официант, чем как обслуга из русского трактира. — Что можете предложить? Дарджилинг? Ассам? Хунань?
— Практически все, что пожелаете, — чуть склонил голову средних лет по-европейски ухоженный половой, — но я рекомендовал бы красный кимун фирмы Высоцкого. Великолепный чай с легким привкусом вина, фруктов и сосны…
— Уговорили! — усмехнулся Генрих. — Без сахара, но что-нибудь сладкое я бы съел.
— Смоква из груш на меду, смоква из рябины, лепные и печатные пряники, архангельские козули, пирожки с клюквой, европейские пирожные…
— Два пирожка с клюквой, — решил Генрих. — Благодарю вас.
— Итак? — спросил Карл, когда половой отошел, чтобы выполнить заказ.
— На первый случай, я хотел бы получить краткую — времени у нас не более часа — справку о внутриполитическом положении империи. Это возможно?
— Разумеется! Иначе за что вы мне платите?
«И немало!»
— Тогда приступим.
— Что ж… — Федор Иванович Комаровский служил в Первом Промышленном Кредитном Банке, занимаясь анализом рынков. Специалист он был не из дешевых, но в определенных кругах имел репутацию человека не просто умного и знающего, но также осторожного, осмотрительного и основательного. И, что не менее важно, не болтливого. — Что ж… — поправил он пенсне. — Начнем, пожалуй, с того, что империя находится в состоянии шаткого равновесия. Проблематичность ситуации, однако, заключена в том, что наличествует более одной силы, способной данное равновесие нарушить.
— Вы имеете в виду мартовский кризис?
— И да, и нет, — Комаровский промокнул губы салфеткой и откинулся на спинку стула. — Видите ли, Генрих Николаевич, конституционный кризис семнадцатого марта был ожидаем с момента подсчета голосов на последних выборах в декабре прошлого года, но спровоцировали его люди недалекие и недальновидные, относящиеся к политической периферии, тогда как главные игроки в крушении системы заинтересованы не были. Не хотят они этого и сейчас. Однако, если в марте они с кризисом справились быстро и относительно безболезненно, отнюдь не очевидно, что это получится у них во второй раз.
— Вот как! — кивнул Генрих. — Что ж, тогда, давайте перейдем к конкретике.
— Как прикажете! А конкретика, как ни странно, относительно проста. Империю удерживают от саморазрушения инерция привычки и усилия тех самых политических игроков, о которых я упоминал ранее. Усилия несогласованные, но все-таки — и это самое важное — идущие в одном направлении и оттого приносящие приемлемый результат. Во всяком случае, до времени.
— Хорошо сформулировано! — вежливо улыбнулся Генрих. — Хоть сейчас ставь в передовицу «Глашатая» или «Ведомостей»! Однако мне нужны конкретные факты, имена, подробности.
— Не торопитесь! — мягко остановил его Комаровский. — Вы сказали час? Значит, у меня по-прежнему времени в достатке. Будут вам и подробности, будут имена и цифры. А вот, к слову, и ваш заказ.
— Благодарю вас! — кивнул Генрих половому и, отодвинув тарелочку с пирожками, полез за папиросами. — Итак!
— Империя живет историей и традициями, Генрих Николаевич. Любая империя. И Российская, в этом смысле, не исключение. Ее удерживает на плаву привычка. В сознании обывателей все еще не сформировался образ нового времени. Они живут воспоминаниями. Ходят в церковь, хотя все опросы показывают неуклонное падение, как интенсивности верований, так и уважения к институтам церкви. Это особенно характерно для двух христианских конфессий — православных и протестантов — и всех трех иудейских. В меньшей степени это касается мусульманской общины, но общие тенденции верны и для нее. Формальное исполнение ритуалов заменяет глубину веры. Очень много смешанных браков. Падают доходы духовенства. Резко упало влияние Церкви — в широком смысле этого слова — на формирование моральных ценностей населения и его поведение.
Ознакомительная версия.
