— Мы ведь братья, — почти шепотом сказал я.
— Да, мы братья, Эскер, — так же тихо ответил Тох.
— Я сделаю это, — выдавил я такие трудные для себя слова. — Обещаю. Вступлю в ополчение, буду сражаться за Свободные Земли.
Тох пронзил меня взглядом, кивнул каким-то своим мыслям.
— Завтра явись в тренировочный лагерь на окраине Гента. Я встречу тебя, припишу к хорошему сержанту. У нас осталось не так много времени, чтобы подготовиться к вторжению.
— Хорошо, — обреченно кивнул я. — Приду. У меня одна просьба.
— О твоей матери и Витаре позабочусь, — угадал оборотень мысли. — Отец отправляется туда со дня на день. С ним небольшой отряд. За зиму найдут в лесах укромный схрон, подготовят и обустроят. Не беспокойся, все будет хорошо.
— Благодарю, — вздохнул я. — Тох, мы выживем?
Брат побарабанил пальцами по столешнице, нахмурился.
— А Мрон его знает, — хмыкнул он. — Как судьба распорядится. По донесениям разведчиков, имперская армия насчитывает около десяти тысяч солдат и продолжает увеличиваться. Прибывают новые отряды. Они в добротных доспехах, с хорошим оружием. Наше лучше, но у них преимущество в живой силе и подготовке. Нас не так много, да и силы разрознены. Если прорвут фронт на границе, города будут защищаться поодиночке. А это очень плохо. Гент может выставить лишь полторы-две тысячи воинов. В чистом поле рыцарская конница разметает нас, как сухие листья по ветру. Так что закроем ворота и будем надеяться на неприступность стен. А там как боги решат…
— Очень хороший план, — съязвил я. — Просто гениальный.
— Я ничего не решаю, Эскер, — виновато развел руками Тох. — Политика. Мы, конечно, подготовимся к осаде на всякий случай, возведем несколько линий укреплений и ловушек вокруг города. Заготовим боеприпасы, воду и пищу.
Если надо, сможем держаться несколько лет. Стены неприступны — маги-строители хорошо поработали в свое время.
— Хороша политика, когда город грабят и жгут, а соседи тихо сидят за стенами и сопят в две дырочки. Нашего добра там нет — значит, хоть в пепел превратись, пальчиком не шевельну, — фыркнул я.
— Ты прав, — согласился Тох. — Мы слишком привыкли, что «наша хата с краю». Но мировоззрение нужно менять или ломать. Пошлем зимой большой отряд на границу. Гарнизоны крепостей нужно укрепить.
— Не получится, — хмуро сказал я. — Каждый будет грести под себя. И прежде всего Лукар. Будет большая ссора и дележ власти даже в пылу сражений.
— Ты пессимист, Эскер, — укорил брат. — Все не так плохо, как ты думаешь.
— Правильно, — подхватил я. — Гораздо хуже.
— Точно, пессимист, — улыбнулся Тох.
— Что говорить, — вздохнул я. — Время покажет.
— Покажет, — согласился оборотень. — Но я все сделаю. для того, чтобы у нас получилось. И остальные тоже будут стараться.
Я с тоской глянул в миску. Суп остыл окончательно и бесповоротно. На поверхности появилась твердая и противная корка жира. Кусочки морковки и лука опустились на дно и уже не выглядели такими восхитительно яркими и привлекательными. Я представил вкус холодного супа, поморщился. Лучше воды из лужи полакать!
— Остальные — это кто, например? — поинтересовался я.
— Патрик, — ухмыльнулся Тох. — Мэр пляшет под его дудку. Так что власть в наших руках.
— У-У-У — протянул я. — Тогда понятно. Уже лучше.
— Нам очень пригодится твоя древняя магия, — словно невзначай сказал брат.
— Не слишком-то рассчитывай на нее, — поморщился я. — Даже на подмастерье Серого Ордена не тяну. Да что там, меня бы и в ученики не взяли.
— Ладно, — согласился Тох. — Посмотрим. Время покажет.
Ликантроп встал со стула, отряхнул с длинной черной шерсти на животе невидимые соринки. Поправил пояс и ремни, удерживающие доспехи.
— Уходишь? — спросил я.
— Дела зовут, Эскер, — ослепительно улыбнулся брат. — Я капитан городского ополчения. Должность обязывает.
Я в очередной раз поразился, как быстро у Тоха меняется настроение. От грусти не осталось и следа. Оборотень оскалился в белоснежной улыбке, с треском почесал шерсть на пузе. То ли блохи замучили, то ли просто красовался. У оборотней всегда так. Эмоции искренни, настроение неуловимо быстро меняется. Тох может улыбаться, весело и оглушительно ржать над шутками, а в следующий момент в дикой вспышке бешенства будет кромсать врагов на ремни, не обращая внимания на собственные раны.
Тох махнул мне рукой, пошел к выходу. Я улыбнулся. Брат топал, словно целое стадо быков, бредущих на водопой. Посуда в трактире звенела, пол жалобно скрипел. Вылитый медведь-шатун, разбуженный в зимнюю пору. Хозяин глянул с опаской и укоризной, едва не плюнул в сердцах.
Хлопнула дверь, и я остался в одиночестве, не считая трактирщика. Но тот сидел тише воды ниже травы. Косился с опаской, уже знал — я брат того мохнатого и злого.
Я задумчиво посмотрел в потолок, стал считать паутинки на балках перекрытий. В голове роилось множество мыслей. Но бестолковые и какие-то несуразные. Почему-то вспомнился Шед, наш поход по Преисподней. С тех пор я часто говорил с мертвым рыцарем в воображении, пытался оправдаться, что-то объяснить, попросить прощения…
Расплатившись, я вышел из трактира, подставил лицо дождю. Мелкие ледяные капли охладили кожу, стали затекать за воротник. Посох в руках нагрелся, шипел, исходил паром. Почувствовал, что хозяину холодно, и решил помочь. Я сжал древко, мысленно сказал: «Не надо. Привлекает внимание». Посох послушался, медленно остыл. Небо было такое же хмурое и безрадостное. По мостовым журчали грязные ручейки. Людской муравейник на площади бурлил, разноголосо перекликался, ревел и стонал.
Нужно сходить домой, собрать необходимые вещи. Кто знает, когда еще там появлюсь. Книги и золото — все, что мне нужно. Остальное добуду сам. С Тирой бы еще попрощаться. Но уж как получится. Найдет себе кого-нибудь, утешил я себя. Девочка красивая, долго грустить не будет.
— Смутные времена настали, не так ли, молодой человек? Я обернулся на голос. Рядом стоял сухощавый пожилой мужчина в ветхом сером плаще. Мокрые седые волосы прилипли ко лбу, испещренному морщинами. Я пригляделся: лицо худое, на нем орлиным клювом выделяется нос. Губы тонкие и упрямые. Серые глаза с грустью взирают на творящееся вокруг.
— Да, времена чудесные, — съязвил я по привычке, спрятав лицо под капюшоном. Дождь, еще секунду назад доставлявший странное извращенное удовольствие, застудил губы и нос. А болеть нельзя.
Незнакомец бросил на меня быстрый взгляд, улыбнулся.
— В Свободных Землях поднялся ветер перемен, — сказал он. Голос хрипловатый, даже скрежещущий, но почему-то приятный. — И никто не знает, что будет завтра.
