— Слушай, там еще двое сидят, их надо бы позвать.
— Эти двое про нас прекрасно знают. Но они хотят вернуться в свой мир, мы им не нужны.
— А вы?.. А приговор?..
— Нет здесь ни сроков, ни приговоров, мы здесь живем и здесь наш дом! — уверенно сказал Док.
Только сейчас я обратил внимание, что обратного отсчета у меня перед глазами нет!
— Кэтти долго тебя ждала, — поменял тему Док, — ей было трудно одной. Считай, что тебе повезло: мог достаться кому-то еще, у нас здесь одиноких еще восемнадцать человек. Они все замечательные. Но не все такие красивые.
Док вывел меня на улицу. Там был людской муравейник: три десятка мужчин и все были чем-то заняты: одни разбирали на блоки здание тюрьмы, другие переносили их, третьи замешивали цементный раствор, четвертые укладывали блоки. Но как только увидели нас с Доком, все тут же побросали свои рабочие места, из дверей сплошной рекой побежали женщины и дети, и стали суетливо строиться в две шеренги: сзади стояли мужчины, впереди женщины и дети. Шеренга с женщинами оказалась значительно длиннее, с парами были не все.
Док остановился посредине строя, внимательно вглядываясь в лица стоящих перед ним людей. Повисла какая-то напряженная тишина, ветер развевал длинные волосы мужчин, у многих на лицах выступил пот. Все молчали.
— Сегодня у нас праздник, братья и сестры мои — наконец начал Док. Говорил он тихо и невыразительно. — Бог послал нам нового брата. Когда-то он что-то сделал не так. Это сказали ему люди. Люди! — он обвел взглядом стоящих перед ним, а голос его неожиданно окреп и набрал силу, — Те, которые сами рождены во грехе и всю свою жизнь отдали в руки машин! И ему не место среди них! Бог забирает лучших, чтобы передать их нам. Здесь люди снова станут тем, кем они были по замыслу божьему: венцом его творения! Отныне ты наш брат, а мы — твоя семья, — повернулся ко мне Док. — Все наши радости и печали станут твоими, а твои — нашими! Я нарекаю тебя новым именем, отныне тебя зовут Майкл. Иди же к своим любящим жене и сыновьям, Майкл! — обратился он ко мне, — и пусть ваш союз будет вечным!
Все радостно захлопали, Кэтти и ее сыновья вышли из общего строя. Она со счастливой улыбкой развела руки для объятий, все вокруг запели хором какую-то молитву.
Э! Стоп! Какой Майкл, какая жена?! Я точно не собирался жениться вообще, и на барышне, которую видел второй раз в жизни в частности!
— Спасибо за теплый прием, — сказал я. — Но у меня немного другие планы…
— А тебя никто не спрашивает, — резко перебил меня Док. — У нас здесь свои правила, и жить ты будешь по ним, нравятся они тебе или нет.
Он резко повернулся и пошел в сторону медблока.
«Надо же какой строгий, — весело подумал я. — Сами и живите по вашим правилам. Без меня!»
Все стали расходиться, на месте осталась только Кэтти с детьми. Некоторые из тех, кто проходил мимо, коротко обнимали ее и шли дальше.
Надо бы подойти попрощаться, все-таки она спасла меня и все такое. Но как-то неожиданно закружилась голова, и я присел, чтобы не упасть. Но все равно упал. И встать я уже не мог.
— Надо отнести его в дом, здесь он точно умрет, — услышал я голос над головой.
«Умрет?! Это что, про меня? О чем это они?»
— Значит, туда ему и дорога, — ответил ему другой. — Это точно не наш человек!
Последнее, что запомнилось — я почувствовал, как меня куда-то понесли.
СТОИМОСТЬ ЛЕЧЕНИЯ
Я лежал один в камере, которую здесь называли домом. Встать было невозможно, у меня постоянно кружилась голова и была какая-то очень сильная слабость.
Зашел рослый мужчина с давно небритой щетиной. Он потрогал мой лоб и покачал головой:
— Привет, Майкл. Я Айзек. У тебя лихорадка, попей воды, — и протянул мне стакан. Вода была прохладная и от нее действительно стало лучше.
— Но сама лихорадка не пройдет, дальше будет только хуже. Я знаю, сам через такое прошел. Веришь, нет?
— Верю, — сказал я, — позови Дока. Мне нужна его помощь
Айзек испуганно замотал головой:
— Ты что, Док никуда не пойдет. Все сами к нему приходят.
— Но я же не могу, Айзек, — прошептал я, — ты мне поможешь?
Айзек молча взял меня на руки и понес по коридору. Судя по той легкости, с которой он меня нес, был этот парень очень силен. Мы двигались вдоль коридора, и меня конечно же видели все. Но была тишина, никто не проронил ни слова. Я подумал, что выгляжу на редкость нелепо, но сейчас мне было все равно.
Медблок находился в начале коридора и был значительно больше стандартных камер, в которых жили рядовые члены этого братства. Да, они называли свое сообщество «братством» и считали, что живут одной семьей. Но при чем здесь я?
Айзек поставил меня на ноги, открыл дверь и без спроса вошел. Док что-то читал. Он поднял глаза и взглядом показал куда меня положить. В его глазах не было ни удивления, ни злорадства, ни сочувствия.
Айзек, не задавая вопросов, положил меня в угол, прямо на пол.
— Ступай, брат, — сказал ему Док. — Я справлюсь сам. Как всегда.
Айзек нерешительно замялся у двери:
— Я мог бы помочь, лихорадка — опасная штука, мне ли не знать…
— Лихорадка — это болезнь тела, что в ней опасного? — медленно сказал Док. Потом он встал и подошел ко мне, — Я прочитал много книг и знаю, как победить любую болезнь, Айзек. Но наш брат Майкл болен духом. Зачем мне лечить человеку тело, когда у него больной разум?
И тут меня накрыло: все завертелось перед глазами, в ушах раздался какой-то рев, который через мгновение превратился в тонкий свист. И этот свист становился все громче и громче, пока не заполнил все сознание. От невыносимой боли я стал кататься по полу, но мне становилось только хуже.
Потом свист стал стихать. Все по-прежнему кружилось в огромном водовороте у меня перед глазами, но свист уже не был столь невыносимым.
Я почувствовал, как Док положил мне ладонь на лоб. Она была прохладной и сухой, и я хотел, чтобы он держал так свою руку как можно дольше.
— Открой глаза, Майкл, — сказал Док.
Мне было страшно, что все опять закрутится в спираль…
— Открой глаза, Майкл, — строго повторил Док.
Он стоял на коленях рядом со мной, его ладонь лежала у меня на лбу. Его белый халат белым уже не был: весь перепачкан кровью и рвотой и, судя по всему, виной тому был я.
Но хуже всего выглядел сам Док, он состарился на двадцать лет, лицо заросло седой бородой и покрылось морщинами, глаза стали мутными и невыразительными.
— Что со мной? — спросил я, больше всего опасаясь, что он уберет свою ладонь у меня со лба.
— Лихорадка, — спокойно сказал он, — здесь она у многих случается поначалу.
— Какая еще лихорадка? Откуда здесь малярийные комары? Мы в Африке?
Док все-таки убрал руку с моего лба:
— Мы называем это лихорадкой, потому что так привыкли. Сейчас твоя болезнь ушла, но она коварна и может вернуться в любой момент. Если я буду рядом, ничего не бойся: я всегда спасу тебя, как ежедневно спасаю тех, кто уверовал и пошел по жизни путем праведников.
Он улыбнулся мне доброй отеческой улыбкой, но потом вдруг его глаза стали строгими, и улыбка исчезла с лица.
— Майкл, — жестко сказал он, — я спрошу тебя один раз: ты с нами? Если нет, то уйди сейчас же и никогда не возвращайся сюда.
Метаморфоза с его лицом была столь неожиданной, что я не смог ответить ему сразу.
Только что это был старший друг и наставник, сейчас передо мной был строгий начальник.
— У меня нет выбора, Док, — наконец сказал я. — Если случится еще один приступ, мне не жить.
— Выбор есть всегда, — спокойно парировал Док. — Это выбор между жизнью и смертью, Богом и Дьяволом. И каждый делает этот выбор сам. Я вылечу тебя, какая болезнь бы ни приключилась с тобой. Ты станешь нашим братом и будешь работать со всеми, чтобы вкусить хлеб после трудов своих. У тебя появится жена и вы будете вместе жить столько, сколько отмерил вам Господь.
