— Так точно! — ответил пилот, и начал запрашивать у диспетчерской разрешение на вылет и коридор прохода.
Ларин вышел из кабины пилота, опустился в пассажирское кресло. Шаттл покинул док и взял курс на Землю. Старлей посмотрел в иллюминатор, там вдали виднелась Земля, а перед глазами были доки лунной станции. Он видел корабли, стоящие на ремонте, в них почти все было сильно изуродовано попаданиями вражеских снарядов. Обгоревшие борта, в них зияли расплавленные дыры, вырванные орудия, разрушенные установки ПВО, взорванные надстройки, всё это говорило, что земному флоту пришлось очень тяжело!
За верфями находилось кладбище кораблей, которые уже нельзя было не восстановить. С них снимали то, что могло еще пригодиться, а остальное отправляли на переплавку. Кораблей было очень много, и это было еще одним свидетельством, что земной флот участвовал в жестоких битвах. Вот и сейчас перед иллюминатором буксиры протащили крейсер, было видно, что ему очень сильно досталось. Из зияющих дыр до сих пор шел дым, командирской рубки не было, орудия уничтожены, разбиты стабилизаторы. Как этот корабль вышел из боя, одному богу было известно.
Ларин прикрыл глаза, перед ним проносились жестокие схватки при обороне станции, горящие звездолеты, разрывы мин. Потом — оборона Урана, за ней Сатурна, они стояли на противоположном фланге от соединения Власа, не давая врагу обойти корабли, прикрывающие эвакуацию. Он помнил и тот момент, когда «Парижская Коммуна» попала под перекрестный огонь вражеских линкоров. Он помнил тот момент, когда он вдруг услышал странное шипение, это луч вражеского орудия прожигал броню, затем в правом углу командного поста батареи, где находились наводчики, вспыхнула ослепительная вспышка, как его отбросило на другую сторону поста, как он почувствовал невыносимый жар, хоть и гермошлем был опущен. Потом он потерял сознание и очнулся лишь в шаттле, улетающем от горящего линкора. Затем был госпиталь на Земле, и врачи на комиссии, как он их ни убеждал, что полностью здоров, были непреклонны:
— Мы рекомендуем штабную работу, через полгода следующая комиссия, вот там и посмотрим.
Старший лейтенант находился в этих размышлениях, когда картинки госпиталя, комиссия начали таять, перед глазами стали появляться различные лица людей, молодых, старых, женщин, мужчин, стариков, детей. Он видел, как тускнели их глаза, он видел, как дрожали их руки, он слышал их голоса. Лавриченко открыл глаза, пот струился по лицу.
В этот момент раздался голос пилота из динамиков:
— Старший лейтенант, просили разбудить на подлете! Из самарского отделения передали, что машина уже ждет.
Ларин попытался успокоиться, проверил форму. Та, как и всегда, была безупречна, начищенные до блеска ботинки, наглаженные брюки, идеально сидящий китель, блестящая кокарда на фуражке, все было идеально.
Шаттл сел вдали от основных строений космопорта, рядом не было ни души, лишь к трапу подъехала ожидающая его машина. Старший лейтенант вышел на взлетное поле, на дворе стояло лето, здесь в этих краях, оно достаточно жаркое. В нос Ларину ударил запах акаций и речной свежести, всего в нескольких километрах текла Волга. Но старшему лейтенанту было не до летнего отдыха, он старался сосредоточиться на задании. Он сел в машину, отдал листок с адресами, сказав водителю самому выбрать удобный маршрут. Машина тронулась с места, выехала через КПП космического патруля и направилась к городу. За окном мелькали утопающие в зелени деревья, налитые сочной травой поля, синие речушки. Но Ларину была безразлична эта красота, он знал, что едет приносить людям боль.
Сегодня было всего четыре адреса. На одном дверь открыла девчушка лет восьми, большие голубые глаза были наполнены детским безграничным счастьем, светлые волосы заплетены в косы, на лице — беспечная улыбка. Лавриченко присел на корточки:
— Привет, как тебя зовут?
— Лена, — ответила без застенчивости девочка.
— А где твои родители?
— Они на работе, а бабушка ушла в магазин.
— А почему ты открываешь дверь незнакомым людям?
— Так вы в форме космического патруля, там служит мой брат.
Аргумент был железным. Ларин вздохнул и протянул конверт:
— Передай, пожалуйста, взрослым.
Он протянул девочке запечатанный, с гербовой печатью КП, конверт, отдал честь.
Девочка на минуту серьезно на него посмотрела, казалось, что она сверлит его таким горящим взглядом! Старлей понял, что эта девчушка все знает.
Та поманила его пальчиком, заставляя нагнуться.
— Дядя, ты не виноват, — промолвила она, обняла его и поцеловала в щеку.
Ларин еще раз отдал честь и вошел в лифт. По его щекам текли слезы.
Еще по двум адресам никого не было дома, и он опустил конверты в почтовые ящики.
А вот на четвертом дверь открыла девушка лет двадцати пяти. Они встретились взглядами, та, несмотря на молодость, начала понимать, кто к ней пришел. Ларин спросил фамилию, девушка ответила.
— Жена, — понял старший лейтенант.
Сейчас он вновь разрушит чью-ту надежду на продолжение семьи, вновь убьет мечты о будущем.
— Это вам, — он отдал в руки конверт.
Тут за спиной девушки послышались шаги, и раздался голос.
— Любань, кто там пришел?
Сзади подошла взрослая, уже почти состарившаяся женщина с полотенцем в руках. Увидев человека в офицерской форме, она улыбнулась:
— Вы от моего сына принесли весточку? О, господи, что вы стоите в дверях? Проходите!
Ларину стало еще хуже, потому что и мать дома! И как она сможет пережить весть о том, что ее сын больше не вернется? Как он может так поступать с этими людьми, корил он себя.
Девушка, глядя на старшего лейтенанта, ответила женщине:
— Офицер зашел на минуту, мама. У вас сейчас суп убежит, бегите на кухню.
Женщина взмахнула руками:
— Ой, и вправду!
И поспешила на кухню. Девушка дрожащими руками вертела письмо.
— Мне очень жаль, — произнес Ларин.
Отдал честь, и уже собирался развернуться и уйти, когда девушка взяла его за руку железной хваткой:
— Подождите, я одна не смогу прочесть, постойте со мной хотя бы минуту.
Старший лейтенант посмотрел в ее глаза и увидел в них жуткую боль, тоску, он видел, как взгляд девушки тускнел. Та наконец раскрыла письмо, прочла сухие строки о том, что служба космического патруля сожалеет о героической гибели офицера, что приносит свои искренние соболезнования, что назначает пожизненную пенсию и т. п.
Ларин видел, как глаза девушки наполняются слезами, как побелело ее лицо, дрожащие руки выронили письмо. Он едва успел поймать падающую в обморок девушку, похлопал ее по лицу. Та открыла глаза.
— Вы как себя чувствуете? — спросил он.
Та молчала, лишь слезы катились по лицу.
— Как он погиб? — наконец дрожащим голосом спросила она.
— Я не знаю, я только разношу письма.
— Я очень хочу знать, как он погиб? Пожалуйста! — взмолилась девушка.
Ларин посмотрел в глаза, полные скорби, его самого трясло.
Каждый раз он старался принять на себя частичку боли людей, чтобы тем было легче. А потом долго пропускал все это через свою душу. Ему советовали стараться быть безразличным, что, мол, это служба и не более, но он не мог, он нес «смерть» не подозревающим людям, ждущих своих близких с войны! Он рушил их мечты и надежды! И как он мог спокойно себя чувствовать после этого?!
Старший лейтенант спросил:
— А где служил ваш муж?
— На эсминце «Керчь». Они сопровождали конвои.
Ларин на секунду задумался, вспоминая прошлые сводки с фронта. Несколько дней назад один из гумконвоев нарвался на вражескую эскадру, было много потерь.
— Ваш муж — герой, он прикрывал конвой с ранеными и беженцами, я уверен, что он до конца не покинул свой пост.
Девушка печально вздохнула.
— Да, он такой, всегда без остатка отдавал себя службе. Мы иногда даже ругались, я очень ревновала его к ней, — попыталась улыбнуться она.
Потом ее лицо вновь пронзила боль.
