обучен, да и лениво мне, а если я разобью пару-другую голов, особой любви от пейзан не добьюсь. Значит, понадобится управляющий.
Настроение было безнадежно испорчено. Мой сопровождающий, почувствовав волну злости, исходящую от меня, держался на расстоянии и уже не пытался знакомить с достопримечательностями.
Войдя во двор гостиницы, я отправился в конюшню, где был встречен уважительным молчанием пожилого конюха и его юного помощника.
— И что тут у вас? — поинтересовался я, хотя уже знал ответ — кто-то покусился на мешки и был наказан.
— Господин рыцарь, — почтительно сдернул конюх шапку, — ваш жеребец конокрада поймал.
— Зарко-цыгана, — хихикнул щербатый помощник. — Этого Зарко…
— Куда поперек старших? — возмутился конюх, пытаясь отвесить затрещину подростку, но тот увернулся и торопливо выкрикнул:
— Ратуша за Зарко награду назначила в пять талеров!
— А что, такой опасный конокрад? — удивился я. Даже по меркам Швабсонии, награда за конокрада была неплохая, а с учетом здешних реалий — непомерно высокая.
— Он, собака такая, в десяти деревнях лошадей увел, — сплюнул конюх. — И у нас в Вундерберге двух коней своровал. С постоялых дворов сводил! А рассчитываться-то кто будет? Понятное дело, хозяин! А хозяин с кого спросит? С нашего брата, конюха! Вот селяне и скинулись, деньги в ратушу принесли, наши — конюхи да хозяева конюшен — добавили чуток.
— Зарко-цыган у нашего бургомистра лошадь свел! — не удержался-таки конюшонок, за что схлопотал еще одну оплеуху.
— Фиска, закрой пасть! — рыкнул конюх. Потирая ладошку, завистливо протянул: — Вы теперь богач, господин рыцарь.
— Посмотрим, — кивнул я, открывая дверь в конюшню.
Конюшня была рассчитана на дюжину лошадей, но было занято лишь четыре денника. Две лошаденки, вероятно хозяйские, да Гневко с Кургузым (ишь ты, приклеилось).
Первым делом я посмотрел на гнедого, но тот стриганул ушами, показывая, что у него все в порядке и все, что сдано ему под надзор, на своем месте. Так оно и было. Мешков не убавилось, а вот живности в деннике прибавилось — в углу скрючился человек в синих штанах и ярко-красном жилете на голое тело. Конокрад тихонько поскуливал и баюкал правую руку.
— Как это ты его? — поинтересовался я у гнедого.
— Го-го-го! — отозвался Гневко. Топнув копытом, тряхнул гривой: — Го-го!
Все понятно. Господин конокрад применил старую уловку — ухватил жеребца за ноздри и попытался вывести его из денника. От боли лошадь покорно идет за своим мучителем и не может подать голос. Вот только с гнедым такой трюк не прошел — жеребец воевал с тех самых пор, как перестал быть жеребенком, и подпускал к себе немногих: меня и тех, кому доверял. А мы с гнедым не привыкли доверять никому. Я-то еще могу дать промах, а вот жеребец — никогда. И правильно делает. Иначе скакал бы сейчас Зарко-цыган на моем жеребце, а не валялся на грязном полу.
— Говори, — кивнул я конюху.
Тот, снова сдергивая шапку, доложил:
— Мы шум услыхали, ржание, а потом крики. Бежим, а этот паскуда уже на пузе лежит, а жеребец ваш его копытами обхаживает. Хотели отбить, да страшно стало. За Зарко-цыгана награда хоть за живого, хоть за мертвого — все едино, а нам еще пожить охота. У вас не конь, господин рыцарь, а целый дракон!
— Драконище! — уважительно подтвердил мальчишка и опасливо посмотрел на старшего — не огреет ли снова? Но тому было не до воспитания младших.
— Вы, господин рыцарь, сами его в ратушу сдадите или помощь нужна? — робко поинтересовался конюх. — Ежели надо, мы поспособствуем. Да и поделиться бы можно… Ну, хоть по пфеннигу. А лучше — мне четыре монеты, а Фиске один. И хозяину надо бы пфеннига три отвалить. Все-таки его конюшня.
— Как интересно! Жеребец конокрада поймал, пока вы ворон считали, а делиться-то с какой стати? — усмехнулся я. Махнул рукой: — Тащите сами. Про гнедого можно ничего не рассказывать, он не обидится. Скажете, что сами поймали.
— А как же награда? — захлопал глазами конюх. — Ведь это же целых пять талеров! Это… Приданое для моей девки, да и на свадьбу останется.
Я отмахнулся:
— Некогда мне с конокрадами возиться. Забирайте и утаскивайте куда хотите.
— Ну, господин рыцарь, век за вас буду Бога молить! Я ж теперь свою младшую замуж смогу выдать! — завопил конюх. — Щас мы его… Фиска, болван, веревку неси. Только, господин рыцарь, вы уж гнедого попридержите, сделайте милость. Черепушка у меня одна, а без нее и приданое дочери не в радость будет.
Всегда приятно, если кто-то может порадоваться. Я кивнул гнедому — подвинься. Тот недовольно помотал мордой, но спорить не стал. Конюх боязливо глянул на Гневко и осторожно, бочком-бочком стал протискиваться в денник. Зарко-цыган тем временем приоткрыл один глаз, умоляюще посмотрел на меня, а я, улыбнувшись воришке краешком губ, отвернулся, делая вид, что не знаю, что сейчас произойдет.
Конокрад напрягся, как арбалетная тетива, и резко сорвался с места, сбивая с ног конюха.
До мужика не сразу дошло, что приданое улетело на волю, но, когда сообразил, принялся кататься по земле и яростно выть, проклиная судьбу и поминая несчастную дочь, которой суждено теперь умереть в старых девах.
Мне стало жаль бедолагу. Может, и впрямь перестарок. Наклонившись, спросил:
— Девке-то сколько лет?
— Восемь годков, — всхлипывая, отозвался конюх.
— Восемь?! Так какая свадьба? — оторопел я, а потом разозлился. Ухватив конюха за шиворот, резко оторвал от земли. Приподняв до уровня глаз, встряхнул: — Ей же еще в куклы играть!
— Так п-пока в к-куклы и-играет, — прохрипел конюх. — А д-деньги-то щас надобно копить…
Я разжал руку. Смотрел, как откашливается смертельно перепуганный конюх, и мне стало стыдно! И что это на меня нашло? Почему же сразу о плохом?
— Говоришь, деньги на приданое нужны… Хм…
Я зашел в денник, развязал один из мешков, вытащил пригоршню серебра. Считать не стал, просто высыпал монеты к ногам конюха. Один талер кинул мальчишке:
— Хватит? Откуда деньги взяли — никому ни слова. Уяснили?
Старый конюх что-то прохрипел, а молодой, похоже, лишился дара речи. А с другой-то стороны — какая разница, пусть болтают. Талеры и золотые
