— Он в очередной раз устроил засаду, в которую мы угодили всем отрядом.
— Да, это так. А знаешь почему? Дикари мы, Луи! Дикари! Поверили, что русский офицер станет пленного разрывать живьем на части. Как увидели чучело на дереве, так сразу про все на свете забыли! Понимаешь, никто не засомневался даже, что быть такого не может!
Левуазье поднял глаза, в которых отчетливо отражалась горечь.
— Потому, что все мерим по себе. Мы поверили, что русские сделали это, потому что готовы сделать сами. Вот такие мы дикари!
С легкой гримасой на лице Доминик отжался, согнул колено, затем сел.
— А князь Данилов дикость нашу первобытную учел и сыграл на ней, как на флейте.
Малыш умолк. Теперь взгляд его упирался в деревянный пол. Каранелли тоже не нарушал тишину. И опять они думали об одном и том же.
— Нам ведь говорили, что мы несем цивилизацию в глухую Россию, — в голосе Доминика по-прежнему звучала горечь разочарования. — А разве можно принести цивилизацию на штыках? Разве культуру можно привить огнем? Духовность мечом крестоносца? Мы несем варварство. И князь Данилов отлично понял, кто мы. Он не командир специального отряда. Он русский офицер, защищающий родину от набега дикарей. Который хорошо знает, с кем имеет дело.
— Доминик, ты меня пугаешь!
— Да полно, Луи! Ты сам себя пугаешься после того убийства русских пленных под Гжатском. Я же вижу.
Глава вторая
БАШНИ СТАРОЙ КРЕПОСТИ
За весь рейд Данилов потерял шесть человек, включая корнета Белова. Остальные погибли под Дорогобужем, просчитался немного князь. Не ожидал, что «граф Каранеев» станет преследовать после взрыва чучела, если сразу не сумеет навязать бой. Но, видимо, что-то поменялось в его отношениях с лазутчиками, раз решились уйти ночью из деревни в погоню за драгунами. И не получилось оторваться. Два дня шли французы по следам. Каранелли выбирал время для атаки. Наконец Луи показалось, что момент настал.
Вечером русские остановились на небольшом заброшенном хуторе. Данилов, конечно, дозоры оставил, на ночь дорогу деревьями завалил, чтобы никакой стремительной кавалерийской атаки, но лазутчики пошли на хитрость. Под утро, за колодцем, что чуть в стороне от хутора, обнаружился странный мужик. Одет был как обычный крестьянин, ничем не отличаясь от жителей многочисленных деревень.
Дозорные обыскали его на всякий случай, но ничего не нашли. Единственное, что показалось подозрительным — мужик не мог говорить, лишь негромко мычал, да показывал пальцами на рот.
Привели его на хутор, и один пошел будить Азарова, поскольку имел приказ докладывать обо всем странном. Второй, не слезая с лошади, остался стеречь мужика.
Андрей вышел из душной, набитой под завязку драгунами избы. Одновременно из овина вышли еще трое — пора готовить завтрак.
«Разговор» у Азарова с мужиком получился такой же, как и у дозорных. Не пытаясь ничего объяснить, мужик молча и спокойно стоял около избы, слабо реагируя на все, что происходило вокруг. Немного оживлялся, когда к нему обращались с вопросом, но ничего ответить не мог. Лишь мычал, да старался неясными жестами что-то показать. Но, увидев, что никто не понимает, замолкал.
Промучившись несколько минут, Азаров сдался.
— Ладно! Пусть посидит пока в овине. Дайте ему сухарей, может, есть хочет. Сейчас князь встанет — доложу.
— Пошли, — сказал тот, что ходил за майором. Мужик послушно повернулся.
«Хорошо хоть понимает, не глухой, — подумал Азаров. Но в эту секунду мозг буквально обожгла другая мысль. — А ведь понимает слова! Плохая, конечно, шутка может получиться. Но если он русский, то ни о чем не догадается!»
— Это французский лазутчик! Отведите за избу и расстреляйте! — не очень громко, но отчетливо бросил в спину майор.
В мгновение все переменилось. Мужик дернулся. Любой бы вздрогнул, услышав такое. Оборачиваясь, он постарался придать лицу удивленно-растерянное выражение — дескать, за что меня расстреливать? Но вдруг сообразил, что Азаров это произнес по-французски.
Андрей понял, что поймал, «мужик» — что попался. Это произошло неожиданно. Оба замерли. Двое понявших, двое безоружных. Для остальных все оставалось загадкой.
— Взять его! — бросаясь вперед, крикнул майор.
Он хотел обхватить лазутчика, подмять под себя, но тот крутанулся, ускользая. Резко вздернутый локоть попал точно в подбородок. Сноп искр, вылетевший из глаз, должен был поджечь одежду на противнике, но этого не случилось. Наступившая на несколько секунд темнота стала причиной падения на мерзлую землю. Позже Азаров понял, что скорее всего именно потеря сознания спасла ему жизнь. У французского лазутчика не было времени, и он сражался лишь с теми, кто ему мешал.
Данилов выскочил на крыльцо босиком, в одной рубахе, но в каждой руке держал по пистолету. Открывшаяся картина больно ударила по сердцу. Четверо драгун лежали в неестественных позах. Азаров сидел, опираясь на руку, и тряс головой, словно отгонял муху. В двух сотнях шагов по полю стремительно мчался человек, петляя, как заяц. Его нагонял драгун, поднимая палаш.
— Назад! — закричал, срывая горло, Николай.
Но всадник не обернулся: то ли не услышал, то ли ненависть к врагу, который только что убил четырех товарищей, не давала остановиться.
Из леса в полуверсте приглушенно щелкнул выстрел. Драгун вылетел из седла, будто наткнулся на растянутую невидимую веревку. Лазутчик, который обернулся, чтобы уклониться от атаки драгуна, ловко подхватил уздечку останавливающейся лошади и мгновенно оседлал ее. Еще один выстрел раздался из леса. Описав крутую дугу, на поле упала граната и мгновенно разрослась в огромный куст дыма, за которым скрылся французский лазутчик.
— Немедленно уходим! — скомандовал Данилов. Он понимал, что не успевает. Не столько опасна прямая атака — противник должен преодолеть половину версты по ровному полю. Стрельба из леса — вот что сейчас убийственно для отряда! Точность лазутчиков хорошо известна князю. Пока им мешает дым в поле, но что будет через минуту? Пока мешает дым, пока мешает дым…
— Вахмистр! — крикнул Николай. — Костры из сена! Там! Быстро!
Данилов показывал пистолетом в сторону колодца.
— Сено мочить и кидать в огонь! Закроемся дымом!
Вахмистр мгновенно понял мысль командира. Не успел еще черный дым от французской гранаты рассеяться, как белый, у колодца, закрыл хутор.
— Черт какой! — огорчился Каранелли, но, как ни странно, в голосе звучало уважение.
— Надеюсь, мы не бросимся в лихую кавалерийскую атаку? — спросил Левуазье.
